И жене написал: “Извини, вспылил, буду вечером. Целую.”
Вдоль садовых дорожек мама выращивала цветы. Нарциссы вовсю распустились, а тюльпаны только приоткрыли бутоны. Дима нарвал и тех, и других, а также ландышей возле дальних кустов крыжовника. Ну, такой себе букет вышел… Он решил, что разделит их на три небольших. Ведь на кладбище его дожидаются трое. Проходя мимо магазина, Дима понял, что ещё ничего не ел. Зашёл купить молока и булку, прихватил шоколад.
— О, Дима! А чего это ты опять здесь? – удивилась продавщица.
— Да вот… К маме приехал, – нехотя выдавил Дима, отводя глаза. Только не сочувствие, только молчите, тёть Вер! Крепче сжался в его руках букет, хрустнули стебли.
— Понимаю. А брынзы не хочешь? Свежая, я у одного фермера заказываю. Твоя мама всегда брала.
Дима взглянул на неё. Издевается? Да нет, просто слишком незатейлива.
— Нет, не надо. Хотя ладно… Давайте. А вы как, тёть Вер? Всё хорошо?
— Ой…- махнула продавщица Вера. Они с Надеждой Артёмовной были подругами, – лучше не спрашивай. Ромка мой никудышный, всё пьёт.
Он завтракал прямо на кладбище перед их могилами. Разные букеты цветов лежали по порядку: ландыши, нарциссы и тюльпаны. Брат, отец и мать. Брат был первым – упал с крыши, когда перекладывал черепицу. Высота вроде небольшая, а шея – хрусь, – и всё. Ему было двадцать. Потом отец пять лет назад. Теперь и мама. Дима разложил им всем по кусочку шоколадки, маме отломил брынзы. Они тихо улыбались ему с изображений на надгробиях. Дима мысленно вёл с ними диалог.
Вспоминал проказы, которые они творили с братом. “А помнишь, Вась?” Брат хохотал в ответ своим заразительным смехом.
Он воскрешал в подробностях, как по зорьке ходил с отцом на леща и щук. Папа залихватски умел закидывать удочку в воду, по-ковбойски.
А мама! Бывало, как затянет зычно на всю деревню: “Ди-и-има! Ку-у-ушать!”. Голос-то у неё будь здоров, слышно в радиусе двух километров. Как ему в те минуты бывало стыдно перед ребятами! Вот бы она сейчас его так позвала.
Дима встал и погладил временный крест материной могилы. Земля на ней свежая, не осевшая. Чёрный холмик на ярком свету дня.
“Мам, ты прости меня… Не доглядел я тебя. Вроде и отдельно мы жили, независимо, почему же без тебя так пусто? Столько всего я хотел бы тебе сейчас сказать, и тебе, пап, тоже. Какие вы у меня были замечательные, самые лучшие на свете родители, я вам так благодарен… Как у вас это получалось? Мы с Томой значительно хуже. Мы – эгоисты. Я, я, себе, хочу, моё… Таков наш испорченный век. Спасибо вам за всё. И тебе, Васька, брательник, тоже спасибо.”
Пора уходить. Дима шёл полевой дорогой, на ходу срывал молодую траву и жевал сочные основания стеблей. На первой улице ему повстречался Ромка, сын продавщицы Веры. Он уже хмельной и выглядел отвратно – опустился.
— О! Димон! Ты опять здесь? – промямлил развязно Рома.
— Да… К своим ходил. А ты всё бухаешь?
— Так сегодня же праздник.
— Не знал. И какой?
Неожиданно Рома выудил из кармана шорт настенный календарик с оторванными до вчерашнего дня страницами. Перелистнул.
— День рождения джинсов! Вот! – удовлетворённо прочёл он с видом знатока.
— Угу, угу… – иронично скривился Дима. – Ты это, Рома… Мать береги. Она у тебя хорошая. И не вечная. Помни это.
И пошёл дальше, оставив бывшего друга в растерянности. Тот спохватился и буркнул ему в спину:
— Ладно, договорились… Ну, будь здоров, Дим.
— Да, прощай, – ответил Дима, не поворачиваясь.
Автор: Пойдём со мной