Мама уже пробила, что за Вадик, и хмыкнув, кандидатуру одобрила. Ничего так Вадик. Нормальный. Перспективный, в разводе, двое детей. Дети быстро вырастут, и вылетят, отлепятся от отца, а он со своими перспективами останется. Да и вообще, при грамотном подходе мужика от детей родных отвадить- раз плюнуть. Уж она, Ира, в этом сто раз убедилась. На собственном опыте.
Только Анька полоротая. Вот сроду мать не слушает. А ведь она, мать, дурного не посоветует.
Почти пол года переписочки дурацкие вели, да встречались изредка. Мать уж и так, и этак Анечке талдычила, что надо хватать его, пока не сорвался. Съезжаться надо, пока не остыл, пока голова думать не начала. Да куда там! Завела Аня свою песенку о том, что, мол, сами разберемся.
Разберутся они, как же! Уж кому, как не ей, Ирине Викторовне, знать, как это бывает? Проворонишь, проморгаешь, упустишь времечко, когда тепленький мужик, и все, пиши пропало. Как начнет он головой думать, взвешивать все за и против, так все, считай, что сорвалась с крючка рыбонька.
Вадик через пол года сам созрел. Не сорвался, а наоборот, предложил Ане жить вместе. Мол, взрослые же люди, Ань.
Они и расписались тихо, без пафоса. Без нарядных костюмов и белых платьев.
Ирина Викторовна только ручки потирала, мол, молодец, дочь, захомутала мужика. Перенимаешь потихоньку мою науку. Теперь только смотри, держи крепче, не расслабляйся. От детей его отваживай, нечего деньги из семьи налево разбазаривать. Взрослые дети, студенты уже, пусть сами думают, как жить и что делать. А то привыкли, понимаешь, отца доить! Мы, мол, Аня, и без них его доить будем. Сами.
Аня с матерью огрызалась, мол, это его дети, и он обязан. А ты не лезь. Что-то ты от папиной помощи не отказывалась, несмотря на то, что и я студенткой была. Здорово его доила.
Ирина Викторовна с дочерью не спорила. Молодая она ещё, глупая. Нет у неё ума житейского, и хватки волчьей нет. Ну ничего, это дело поправимое. Как говорится, вода камень точит. Почаще говорить надо на больные темы, а там, глядишь, и дойдут слова- то до Аньки. Только очень уж не понравилось Ирине Викторовне, что своего угла нет пока у Вадика. Даже не за Вадика она переживала, а за дочку, Анечку. Квартирку, что Вадик с женой бывшей вместе нажили, оставил он ей. Ну куда деваться, благородный такой, что спасу нет. А мог бы поделить, между прочим. А то жирно бывшей жене такую квартиру!
И дочке с сыном по студии купил. Не дорого отдал, потому что убитые они были. Ремонт сам делал, своими силами, поэтому еще сэкономить получилось.
Вот не дурак ли? Мало того, что алименты платил, как полагается, еще и квартирками их обеспечил!
Сколько уж она Анечку учила, как мужика окучить, чтобы жильем он ее обеспечил! Как встретятся, так заводит мама свою песенку. И по телефону тоже.
Только Анька полоротая. Вот сроду мать не слушает. Только знай себе, твердит: мама, не лезь, не вмешивайся, мы сами разберемся.
Разберется она, как же! Без нее, без мамы, так и будет всю жизнь на съемной квартире жить, и угла своего, собственного, не заимеет.
В тот день Ирина Викторовна была не в настроении. Мало того, что с базой отдыха проблемы возникли из-за жалоб, дело судом попахивает с непонятным пока исходом, так еще и Анька сроду умных людей не слушает. Еще и огрызаться вздумала, мол, мы сами решим, что и как нам делать, мама.
Когда Вадик пришел с работы, Ирина Викторовна была уже на взводе.
Разговор свой начала она издалека. О том, что у знакомой зять квартиру купил, да на дочку этой знакомой и оформил. Мол, не перевелись еще нормальные мужики- то!
Вадик на этот выпад не отреагировал, и Ирина Викторовна зашла с другой стороны. Мол, недвижимость в цене с каждым днем только растет. На цены глянуть страшно. А через год что будет? Вообще не укупишь квартирку!
Вадик молча пил чай, и казалось, что разговор тещи в одно его ухо влетает, а в другое вылетает.
Аня, шикнув на мать, тут же получила отпор, и замолчала. Ну ее, с ней, матерью, спорить, себе дороже обойдется.
Ирина Викторовна, едва сдерживаясь, пыхтела, как паровоз, выпуская пар из ушей.
-Только дураки, только финансово неграмотные, дремучие люди будут годами снимать квартиру, вместо того, чтобы купить что- то свое. Вот сам посуди, Вадик: платеж по ипотеке чуть больше, чем ты за аренду отдаешь, только разница тут огромная. Или дяде чужому денежки отдавать, за стены чужие да крышу не собственную, или банку, но зато тут- то свое будет.
Когда и на этот раз Вадик промолчал, Ирина Викторовна, не сдержавшись, озвучила претензии, скопившиеся в ее обиженной душе. И про то, что бывшей жирно в квартире жить. И про то, что дети его тоже жируют в собственном жилье. А ее дочка да внучка по чужим углам мыкаются. Мол, или покупай квартиру моей дочери и внучке, или заберу их, к себе в посёлок.
И уж совсем не ожидала Ирина Викторовна получить такой отпор. Каков гусь этот Вадик! Ей, Ирина Викторовне, на дверь указал!
И Анечка тоже хороша! Нет бы мать поддержать, а она! На сторону Вадика встала! А между тем она, Ирина Викторовна, ради неё, ради дочки Анечки старается, чтобы с голым @адом не осталась дочурка в случае чего.
За внучку бабушка переживает, чтобы и та с квартиркой была. А то где же справедливость, когда своим детям купил Вадик квартиры, а её девчонкам нет.
И совсем забыла любящая мать, что внучка её не дочка Вадику. Не обязан он её жильем обеспечивать. Вот хоть ты тресни, но нет у него такого обязательства.
А себе они с Аней присмотрели квартиру, подальше от любящей мамы, в другом городе. Там и перспектив больше, и мамы рядом нет. Только маму оповестить об этом они забыли. А может и не захотели. Забили.
Уедут вскоре, когда дочка садик закончит. Ну, чтобы в очередной раз с места ребёнка не срывать. Пусть уж в первый класс на новом месте идёт.
И жизнь у них будет своя, собственная. Где нет мамы с её наукой и контролем.
Конечно, для мамы это будет ударом. Вот удружила доченька! Сбежала подальше, не спросив совета! Против матери пошла, негодная!
Ай, да что с этой Аньки взять! Полоротая она и есть. Мямля. Тюха. Бесхребетная. Вся в отца.
Отец у Аньки тоже такой же. Ни украсть, ни покараулить. Всё чего-то мямлил, мол, жить по совести надо, чтобы и перед собой не стыдно было, и от людей краснеть не пришлось.
И где она, совесть эта его?
Ой, да тьфу на него, Мишку!