…

Эхом прокатились по лесу её слова. Никто не ответил.

Вышла Фроська на заснеженный, с проталинами луг… Оглянулась боязливо не лес в последний раз и перекрестилась. Затем она отёрла лицо талым снегом и вернулась домой ни с чем.

Семь лет прошло с той поры. Пять последних Фроська была уже замужем. Муж избил её в первую же брачную ночь, когда узнал, что Фроська не девственница.

– С кем была?! Признавайся или убью!

Фроська прикрывала глаза чёрной косой, чтобы не видеть горящие гневом глаза мужа. Был он выше и шире её раза в два – когда в избу входил, наклонялся в дверях, чтобы влезть в проём.

Призналась Фроська, что ссильничали её, но о ребёнке ни слова…

Все пять лет брака муж избивал Фроську похлеще, чем отец мать. В чём только дух её держался – не знала. Две беременности закончились выкидышами один за одним и последние три года Фроська не тяжелела – видно, отбил он ей способность рожать окончательно.

Фроська считала, что она заслужила такую судьбу. За загубленную детскую жизнь суждено страдать ей долго… Часто думала Фроська о той своей первой девочке, представляла её подросшей, все годы мучилась она жгучей виной. Заслужила! Заслужила! Страшно представить в каких страданиях уходила малютка!

После очередных побоев решила Фроська, что хватит с неё – раз она никак не помрёт, раз заживает на ней любая рана, значит пришло время уйти ей по своей воле. Отправилась Фроська средь бела дня в тот самый лес, где оставила когда-то своего ребёнка. Знала она, что за лесом, там, где начинается дорога в соседнюю деревню, есть озеро. Там-то она и утопится.

“И соединятся наши души с доченькой в одном лесу, под сенью одних деревьев… Может она летает там, моя крошка, и ждёт меня все эти годы.”

Посидела Фроська на бережку чёрного озера, чтобы в последний раз насладится пением птиц и ласковым ветерком лета. Хорошо на земле жить, да надолго лучше не задерживаться! Разулась Фроська и вошла в воду. Ноги сразу погрязли в толстом слое тины. Дальше, дальше надо заходить! По пояс ей уже… по шею…

– Э-ге-гей! Девушка! Здесь у нас не купаются, на дно утягивает!

Оглянулась и видит сквозь слёзы – мужичок к ней бежит, а за ним по следу девочка.

– Здесь на дно утягивает, выходите!

– А мне и нужно на дно! – тихо сказала Фрося и нырнула.

Очнулась Фроська уже на берегу мокрая и мужчина рядом с ней такой же сидит, снимает с себя водоросли и ряску.

– Утопленница, значит? – сказал мужчина.

Фроська, откашлявшись, злобно смотрела на косой ворот его рубахи.

– А вам-то что? Спасать не просила.

Вдруг она почувствовала, что кто-то роется у неё в волосах. Смотрит – девочка-синеглазка. Улыбнулась она Фроське, как ангел, как никто никогда ей не улыбался.

– Тётенька, у вас тина на голове, я вытаскиваю.

– Спасибо…

Фроська с благодарностью погладила её по ручке. Опять нахмурилась.

– Не надо было меня спасать. Мне жить незачем.

– Почему это?

– Ничего у меня нет: ни дома, ни мужа, ни детей… и не будет.

– Как это дома нет?

– Сгорел дом, – соврала Фроська, веря в собственную ложь. И была ли ложь это? Она и впрямь чувствовала, что за спиной у неё сгорели все мосты. К мужу она ни за что не вернётся, а родители к себе не пускают. Да и не нужны они ей!

– И муж сгорел с ним… А детей и не было.

Мужчина подозвал к себе дочку:

– Маруся, ягодка моя, смотри какие бабочки на поляне летают, попробуй изловить?

– Хорошо! – весело отозвалась девочка и неожиданно обняла за шею Фросю. – А вы, тётенька, не плачьте, всё будет хорошо!

– Топиться тоже не дело, – сказал задумчиво русый мужчина и потянул в рот былинку.

– Если бы вы знали какой грех у меня на душе! – сказала, как брызнула, Фрося и опустила на мокрые колени голову.

– Ну так расскажите мне, раз всё равно собрались помирать.

Фроська долго молчала и в этом молчании убегала от неё, как вода в ручье, вся загубленная её юность, все надежды, все мечты… И выложила Фрося всё этому незнакомому мужчине – и случай на лугу, и беременность, и то раннее утро, когда она родила дочь и оставила в лесу, и как вернулась за ней, да поздно… Волки унесли её дочь.

– И на плечике у моей девочки, знаете, родимое пятнышко было… Красное… Так запомнилось мне. Не успела даже поцеловать.

Она испуганно подняла несчастные глаза на мужчину – тот молчал и был очень нахмурен. Потом подозвал свою дочь и отогнул воротник детской рубашки. Фрося ахнула – родимое пятнышко на том самом плече. Схватилась она за сердце…

– Всё, беги играй опять, – сказал он девочке и обратился к Фросе: – Семь лет назад, ранним утром, меня разбудил голос. Он сказал прямо в ухо: “Вставай, Ваня! В силки твои заяц попал – забирай”. Я проснулся в непонятках – что такое? Рядом жена мирно спит. Только перевернулся на другой бок, чтобы заснуть, как голос опять: “Ваня! В лес иди, срочно!” Ну я и пошёл… Собаку взял. Она и нашла вскорости ребёнка новорожденного под осиной, рядом ёлочка ещё… А у нас женой детей не было, Бог не дал… Вот, вырастили Марусеньку… Лучик солнца наш.

Фроська ошарашенно молчала, глядя на почти чёрную воду озера.

– А жена моя год назад преставилась… Одни мы остались. А теперь ты мне рассказываешь такое… Чудны дела твои, Господи!

Иван встал и подал Фросе руку.

– Ну что, пошли домой?

– К-куда? – пролепетала Фрося.

– Ну домой, в нашу деревню. Переодеться надо бы. Платья там от жены остались.

– А… а Маруся? Она не против будет?

– Вот сейчас у неё и спросим. Пошли к ней.

Иван поднял из высокой травы дочь и она выпустила из рук бабочку. Та улетела. Иван пошептал девочке на ушко, указывая на Фросю. Девочка спросила:

– А она обещает, что будет хорошей, как мама?

Фрося взяла её ручку, прильнула губами к детской коже и выдохнула, едва дыша, ощущая, как пахнет её дочь дурнопьяном сладким-сладким:

– Обещаю.