Он даже выходил с ней погулять, и собачка позволяла ему это делать. Мол, куда тебя теперь девать, если ты живешь с моей хозяйкой? Гулять, конечно, выходила, потому что природа, потому что физиология. Но особой радости не проявляла.
Годы шли, собачка старела. Теперь она больше лежала, медленно пережевывая какие-то собачьи мысли. На прогулках не прыгала и не играла, игрушки, забытые, ненужные, валялись в углу.
В доме появился грудной ребенок. Собачка подошла, понюхала. Мордочка у нее стала доброй и какой-то снисходительной. Я видел такое «выражение» собачьей физиономии у собачьих матерей.
Ребенок подрос, собачка позволяла ему с собой играть. Он иногда дергал ее за шерсть, мог закрутить ухо или ущипнуть. Она терпеливо все выносила: ребенок есть ребенок.
Хозяйке исполнилось 28 лет. А собачке 18. У нее ослабло зрение, она плохо слышала. Но, когда хозяйка приходила с работы, находила в себе силы помахать хвостом и медленно подняться на лапы.
Прогулки стали короткими. Видно было, что собачий век подходит к концу.
Хозяйка уехала на ФПК в Питер – на полгода. С работы отправили. Нужно для карьеры, для заработка – для всего.
Собака лежала, как мертвая. Не шевелилась. Вставала, чтобы поесть. Было видно, что она всячески бережет энергию.
Хозяйка появилась неожиданно. Открыла своим ключом дверь. Видит: собака лежит. От старости ничего не слышит и не видит. Подошла, потрогала тусклую, как прошлогодняя трава, шерсть на голове. Собачка поняла, кто перед ней. Вскочила, как молодая, издала странный глухой звук, потянулась к ней всей мордочкой. Но упала.
Женщина потом говорила, что она никогда не видела, как умирают собаки. И больше не хочет этого видеть.
Преданность – не то слово. Это нечеловеческая любовь. Любовь, которую человеку не понять.
Не умереть. Дождаться того, кого любишь больше жизни, и отдать этому любимому свой последний вздох.
Георгий Жаркой