…

— Ты посмотри, что я нашла! Посмотри! И он ездил к ней! Ездил к этой Татьяне, а мне говорил, что в командировку! Рита, он мне врал, у него есть другая! Как гадко! Гадко же!

Она расплакалась, а растерянная Рита, помешкав, стала читать одно письмо за другим, щуря глаза и с трудом разбирая мелкий почерк.

— Ну подожди, не реви! — шептала она. — Может быть, это просто подруга, фронтовая знакомая, а может родственница?

Рита понимала, что доводы звучат несколько наивно, но ничего лучше пока придумать не могла.

— Какая родственница?! Почему он тогда мне ничего не рассказал?! Нет, у него связь на стороне! Какой ужас! Кошмар!

Лена вдруг перестала плакать, замерла, потом усмехнулась.

— Ну погоди ещё у меня, Юрочка! Ты ещё хлебнёшь такого горя из–за своего вранья, что…

— Стоп, — схватила её за руку Рита. — Письма приходили сюда, на этот адрес, верно? Значит, свекровь тоже всё знала, а тебе ничего не сказала?

Лена закусила губу, отвернулась. Ложь, везде ложь! Она, Ленка, опять неказистый кузнечик, её просто обманули.

— Но чем она лучше меня, Рита?! Чем? Вот её фотография. Я, правда, порвала её, но сейчас сложу. Вот! Вот, смотри!

Рита пристально рассмотрела фотокарточку, пожала плечами.

— Ты намного лучше, Леночка! Намного! Не плачь! А давай сами к ней поедем, а? Ну к этой Татьяне! Пусть тебе в глаза посмотрит, пусть объяснится!

Лена на миг задумалась, потом кивнула, бросилась собираться.

— Да, Ритка, да! Ты со мной? Адрес у нас есть, это не очень далеко. Юрика не будет еще неделю, так что я успею вернуться, он ничего не узнает.

— У тебя есть что–нибудь красивое, ну, платье выходное? Надо, чтобы у этой Тани душа в пятки ушла от того, кто её соперница, от того, какая ты!

Лена кивнула. Как раз то самое бархатное платье и браслет–змейка подойдут.

Через два часа они уже были на вокзале, садились в электричку. Ехать нужно было не слишком далеко, к вечеру планировали добраться до городка, откуда приходили эти письма.

И вот женщины сошли с поезда. Лена ещё дома надела торжественное платье, нацепила на руку змею с изумрудными глазами, Рита помогла подруге с причёской. Пока шли по улице, на них таращились прохожие, спешащие в простых ветровках и пиджачках по своим делам. А Лена гордо вышагивала в туфлях, спотыкаясь и утопая каблучками в глине.

— Вот этот дом. Ну, теперь нужно действовать быстро, не давая ей времени придумать оправдания! Я позвоню в дверь, узнаю, дома ли эта женщина. А ты пока подожди.

Рита смело нажала на кнопку звонка. За дверью послышались шаги, кто–то щёлкнул замком.

Перед Ритой стояла пожилая женщина в платье и фартуке. Испачканными в муке руками она поправила выбившиеся из–под косынки волосы, строго посмотрела на гостью.

— Здравствуйте! — отодвигая хозяйку и шагая вперед, громко сказала Маргарита. — Мне нужна Татьяна. Она дома?

Женщина почему–то усмехнулась, кивнула.

— А где же ей ещё быть? Вы опять новенькая из поликлиники? Только Ирина к нам приходила, а теперь вы? Но постойте, уколов сегодня делать не надо, у нас на завтра назначено!

— Меня совершенно не интересуют ваши уколы! Я из партбюро, мне нужно поговорить с Татьяной. Вы ей, кстати, кто будете?

Рита вынула из сумочки записную книжку, карандаш, стараясь сделать свой визит казеннее и строже.

— Я её мать, Ольга Борисовна. А что, собственно, случилось? — растерянно вытирала руки о фартук женщина. — При чем тут партбюро? Да не стойте, говорите!

Ольга Борисовна разнервничалась, побледнела.

Маргарита, покачав головой, втолкнула в квартиру мнущуюся за дверью Лену.

— Это моя коллега. А вы знаете некоего Юрия Федоровича Дорофеева? — строго продолжила она.

Ольга Борисовна кивнула.

— Конечно. Он и сейчас у нас, — показала она рукой куда–то вглубь квартиры.

Лена, услышав это, всхлипнула, поправила воротничок платья, браслет, одернула платье и пошла вперед. Быстро распахнув дверь, она остановилась на пороге. Её муж, её Юра, который клялся ей в любви, который сам предложил пожениться, уговаривал, а Лена не соглашалась, мучила его, теперь сидел за чужим столом, ел чужие щи и читал газету. Как будто его просто перенесли из одного дома в другой, интерьер поменяли, а актёр остался всё тот же…

Юрик обернулся, в растерянности уронил ложку, потом посерьезнел, нахмурился.

— Что ты тут делаешь? — спросил он Лену строго. — Зачем ты приехала? Я же сказал…

— Ты сказал, что будешь в командировке. Это твоя командировка? Обмен опытом производишь? Это подло, Юра! Как ты мог?! Я тебе доверяла, а ты с какой–то Танькой тут на перинах валяешься?! И чем же она лучше, а? Чем?

Елена кричала, зло смотря на мужа, Рита качала головой, а Ольга Борисовна, прижав пальцы к губам, в испуге шептала:

— Да что же вы тут, женщина?! Таня спит, и так намучалась, уйдите! Слышите, уйдите!

Она дергала Лену за руку, но та только отмахивалась.

— Да ты знаешь, Юра, как это называется?! То, что ты делаешь? А я знаю! Разврат это. Я хочу видеть Татьяну, что тебе письма писала, хочу!

Лена рванулась к комнате, но Юрий перегородил ей дорогу.

— Осади коней! — рыкнул он на неё. — Кто тебе разрешал читать чужие письма? Лезть в то, куда тебе не надо, кто позволил? Сядь и слушай, Лена. Я сказал, сядь и слушай!

Он усадил её на стул, развернул к себе, сел напротив. Его лицо стало каменным. Лене даже сделалось страшно.

— Я познакомился с Татьяной в госпитале, когда мне обожгло лицо. Она писала моей матери письма за меня, я диктовал, она писала. Я даже ее лица не видел, только голос запомнил. Потом меня отправили в тыл, мы с Таней потеряли друг друга. А в сорок четвертом, зимой, опять встретились. Мы тогда попали в окружение, нужно было прорываться к своим. Шли ночью, днём лежали в снегу, холодно было, руки и ноги немели, а потом казалось, что кожа, как корка, трескается… Однажды под утро провалились в болото. Оттепель была, лёд нас не выдержал, треснул. Таня ушла по пояс в воду, мы её вытащили, потом несли на себе, потому что ноги у неё отказали. Я сначала не понял, что она – та самая Таня, потом только прислушался, голос узнал. Из всех ребят тогда выжила она, я и еще двое. Мы вчетвером встретили рассвет. Ты себе не представляешь, Лена, какой он был страшный. Красное зарево, кровавое, оно пульсировало, подобно крови, а потом вспыхнуло оранжево–жёлтым, залило всё вокруг светом, но от этого света тени стали ещё чернее. Мы тогда сидели, прижавшись друг к другу, грелись, молчали, дрожали, но улыбались. Это был оскал, знаешь, такой звериный, жадный до жизни оскал… Тебе не понять этого, Лена. Это нечто другое, это не та любовь, которая между нами с тобой… Если ты пережил что–то страшное, стоял на границе жизни, то те, кто был с тобой рядом, видел твой страх, боялся сам, становятся как будто родные что ли… Иногда с ними вообще больше не хочется видеться, потому что они напоминают тебе о самом страшном… Но бывает и по–другому: увидишься и хочется быть рядом, разговаривать, как будто половину своей души встретил… Потом мы опять расстались с Татьяной, а в сорок шестом моя мама получила письмо. Таня запомнила мой адрес, написала… Ей нужна была моя помощь, я не отказался. Это дружба, Лена. А ты уж себе надумала…

Если бы о том, что это было, спросили саму Таню, она бы ответила по–другому. Но это тогда. Сейчас же женщина надёжно прятала свою тайну, улыбалась, встречая Юрку, улыбалась, прощаясь с ним. Ловила каждый его взгляд, запоминала движения, то, как он сносил её во дворик на руках, как укрывал её ноги покрывалом. Она его любила той настоящей, женской любовью, какая даётся свыше, но отказалась от Юрия, уступила, понимая, что с ней у него нет будущего. Может, лучше бы он вообще не приезжал, но пока Таня не могла так отпустить его. Уйдёт он, и ей жить не зачем будет…

— Не бывает такого между мужчиной и женщиной, Юра! Знаю я эти оправдания! Не ври мне, просто скажи, как есть, скажи, что ты её любишь! — Лена не верила не единому слову. Муж просто пудрит ей мозги!

— Да, Юр, ну что уж тут теперь… Лена ранимый, чувствительный человек, зачем ты её мучаешь? — встряла в их ссору Рита. — Неужели вы, мужики, все такие трусы?! Ну скажи, как есть! Что ты юлишь? Помощь ей нужна была? А может просто мужчин на неё не хватило, вот она про тебя и вспомнила?

Юрик вскочил, сжал кулаки. Уткнувшись в дверной косяк, тихо плакала Ольга Борисовна. Мужчина схватил Риту за локоть, другой рукой поволок за собой жену.

У двери в соседнюю комнату остановился, кашлянул, потом осторожно открыл и затолкал женщин внутрь.

Минимум мебели, большая кровать с металлическим подголовником накрыта покрывалом. На полках стоят книги. Полки прибиты низко. Очень низко, как будто для карлика. На полу нет паласа, коврика, паркет как будто расцарапан чем–то, по нему легли извивающиеся полосы.

У окна Лена заметила стол, на котором в вазе пышным облаком расцветали незабудки. У стола сидела женщина. Лена сразу узнала её, та самая, с фотографии. Женщина обернулась, испуганно сжала воротничок кофты.

— Таня, ты не спишь? Мы тебя разбудили? — Юра заботливо поправил плед на ногах женщины, потом развернул сидящую к гостьям.

Таня, ещё молодая, но уже с проседью в коротких, вьющихся волосах, с изрытым оспинами лицом и худыми руками, выпрямилась в своем кресле.

— Таня инвалид, ноги совсем не работают. Я помогаю ей и её матери, — спокойно сказал Юра, отпустил руку жены.

Лена вдруг почувствовала себя неловко в своем бархатном платье, стянула с руки браслет, отвела взгляд. Нарядилась, как кукла, хотела с соперницей потягаться. Выиграла, наверное…

Повисло неловкое, тягостное молчание. Потом Лена прошептала:

— Почему ты не сказал сразу? Врал про командировки, скрывал письма. И мать твоя ничего не рассказывала. Вы просто жили своей, отдельной жизнью, отделившись от меня… Я, что, не человек? Ты думаешь, я бы не поняла?

— Ты ревнуешь меня ко всем другим женщинам, Лена. Это тяжело, это выматывает, заставляет меня как будто постоянно доказывать тебе свою любовь. Но я однажды выбрал тебя, мы решили стать семьёй, ты просто не имеешь права сомневаться во мне! Это обидно. Узнав про Татьяну, ты бы закатила истерику, запретила бы мне к ней ездить, а я так не могу… Может быть, надо было сразу тебе всё рассказать, но я испугался.

Таня, поняв, кто перед ней, отвела глаза. Юрку она любила, что уж тут скрывать, Елена почувствовала верно, но лишь наполовину! Татьяна никогда бы не позволила себе приковать Юрия к своему непослушному, наполовину уснувшему телу. Он просто приезжал, они разговаривали, он выносил её на улицу, сажал на скамейку, приносил букет цветов, а потом читал стихи. Но когда–то это всё должно было закончиться, и вот, видимо, настало время Юрке уйти навсегда.

Татьяна, подкатив кресло чуть вперед, снизу вверх взглянула на Лену. Та была хорошенькой, Юра выбрал красавицу, не прогадал.

— Елена, вы простите меня, это я во всём виновата, я никак не могла отпустить Юру, я первая написала ему… Юр, вы, наверное, езжайте домой. Я сама справлюсь…

Ольга Борисовна закрыла за ними дверь, потом следила из окошка, как супруги и Рита идут по улице.

Они молчали и смотрели в разные стороны. Они теперь как будто не вместе, между ними каменная стена, крепкая, без единой трещины…

Рита шла следом. Весь запал в ней пропал, стало как–то муторно, тяжело на душе.

Также молча ехали в электричке, потом сидели в автобусе…

Приехав домой, Лена пошла на кухню, гремела чайником, по дому поплыл аромат кофе. Но напиток, густой, крепкий убежал из турки на белую эмаль плиты, застыл там неровным, коричнево–черным пятном. Лена устало вздохнула, отвернулась. Она как будто была опять маленькой девочкой, и было неловко от того, что подглядела, как целуются старшеклассники. Красивое платье опять убрано в шкаф, браслет лежит в шкатулке, а письма с кусочками фотографии спрятаны на прежнем месте.

Пришел на кухню Юра, сел рядом с женой.

— Лен, прости меня. Зря я всё скрывал, не стоило. Ты себя накрутила, разволновалась, а я ведь люблю тебя, слышишь, глупенькая?! Люблю и никого другого мне не надо! Таня — это другое, это товарищ, близкий человек. Ты не запретишь мне навещать её? Сядь, я расскажу тебе немного о ней, о том, что нас связывает. Можно?

Лена кивнула, хотя видела, как Татьяна смотрела на её мужа. Это не взгляд друга….

Они сидели в темной комнате, Юра рассказывал, Лена молчала. Он не видел, но по её лицу катились слёзы. То ли стыдно было, то ли радостно от того, что не сбылось то, что она себе навоображала. Юра её, только её и больше ничей, они – это отдельная вселенная, и она существует по своим правилам, законам. В этой вселенной есть ещё другие люди, они вращаются вместе с ними, но никогда не станут центром существования…

— Ты разрешишь мне и дальше навещать Таню? Если скажешь, что нет, я приму это твое решение. Лен, мне, правда, жаль, что так всё вышло. Я научусь тебе доверять, дай мне ещё один шанс.

Женщина, молча кивнула. Ей тоже уже давно пора доверять мужу, его любви, тому, что их с ним жизнь связана не только этой квартирой и общей кухней. У них одна судьба, и это трудно разрушить…

В следующий раз Юра и Лена приехали навестить Татьяну вместе. Лена долго стояла в прихожей, не решалась зайти, но Ольга Борисовна заговорила её, позвала помогать на кухне, потом вместе пили чай и о чём–то разговаривали…

Вечером, улучив момент, Таня осталась с Еленой наедине, они долго разговаривали. Лена тогда поняла, насколько взрослее неё Татьяна, хотя по годам разницы большой не было. Таня как будто уже прожила большую часть своей жизни, многое знает, чувствует.

Татьяна же завидовала Лениной красоте и молодости, завидовала тому пути, который они пройдут с Юрой. Но мешать она им не будет. Юра её, Таню, не любит, он просто жалеет её. Но на жалости нельзя строить семью. Пусть будет дружба, теплая, нежная, сильная и стойкая, пусть будут эти приезды Юры с женой, пусть течёт, как должно, жизнь. На зря тогда Юра и Таня дожили до рассвета, им дано было шагать дальше, радоваться и страдать, улыбаться и встретить еще сотни рассветов, вспоминая тепло рук друг друга. Это самое ценное, что есть на Земле – жизнь…

Лена потом поймёт, что такое главный в жизни рассвет, и как он роднит людей, потом, когда в больнице будут бороться за жизнь её новорожденного ребенка, а она ничем не сможет помочь, только ждать в палате вместе с другими матерями. С ними она будет дружить всю жизнь, потому что у них на четверых был один алый, тревожный рассвет…
Зюзинские истории