Анастасия в который раз представила, как откроет дверь дома… Виктор должен узнать её, ему четырнадцать. Может, даже Любочка вспомнит. А вот Гриша был слишком мал, когда её уводили…

Движение поезда замедлилось. Проводница вышла из своего купе и стала пробираться к двери, расталкивая пассажиров. Наконец, вагон дёрнулся пару раз и замер. Напирая объёмными сумками и баулами, толкаясь, пассажиры ринулись к открытой двери.

Анастасия шагнула на узкую заплёванную платформу и сделала глубокий вдох. Свобода! Вместе с остальными пассажирами она спустилась по ступенькам с платформы на небольшую привокзальную площадь. Кто-то свернул к автобусной остановке, кто не хотел ждать и двинулся в сторону стоянки такси.

А она пошла пешком. Хотелось надышаться родным воздухом, успокоиться. Всё, конец пути, она дома. Дома! Анастасия улыбнулась и подставила лицо лёгкому майскому ветерку и солнцу.

Ничего не изменилось здесь за три года, словно только вчера уехала. По дороге к дому она не встретила знакомых и очень была этому рада. Когда заметила свой забор, ноги сами понесли быстрее.

Анастасия толкнула калитку и вошла во двор. Ступила на первую ступеньку крыльца и осела – ноги подогнулись. Она опустилась на ступеньку, поставила рядом сумку.

За дверью послышались частые и торопливые шаги. Они затихли за спиной Анастасии. Она медленно повернулась и увидела в дверях загорелого до черноты белобрысого мальчика.

– Гриша?! – воскликнула она радостно.

– А вы кто, тётенька? – Гриша с любопытством рассматривал незнакомку.

– Я… А кто ещё дома есть? – вместо ответа спросила Анастасия.

– Мама с Любой в магазин ушли. А Витя…

– Мама? – Анастасия удивлённо уставилась на сына.

Мальчик вдруг попятился и скрылся в глубине дома.

«Он меня не помнит, не узнал», – ужаснулась Анастасия.

Вскоре за спиной снова раздались шага. Анастасия заставила себя подняться со ступеньки. И вовремя, потому что в дверях появился Гриша, а за его спиной стоял Витя.

– Вот эта тётя, – сказал Гриша и показал ручкой на Анастасию.

А она не сводила глаз со старшего сына. Он так стал похож на отца, что у неё защемило сердце.

– Здравствуй, сынок, – прошептала она.

В глазах Вити промелькнуло узнавание, радость и настороженность.

– Меня отпустили. А Гриша сказал, что ваша мама пошла в магазин.

– Это… – Виктор кашлянул, прочищая горло, – он так тётю Зину зовёт, – по-мужски грубоватым и низким голосом ответил Витя.

– А ты? – вопрос вырвался сам собой, быстрее, чем она успела подумать.

– Проходите в дом, – сказал Виктор, наклонился и легко поднял её сумку.
Гриша замялся на мгновение, а потом побежал за братом.

Анастасия оглянулась. На улице никого не было. Она поднялась на крыльцо и вошла в тёмные сени, свернула налево и шагнула в открытую дверь избы.

Здесь всё было как раньше: те же половики на полу, те же занавески на окнах, только клеёнка на столе у окна другая, да на стене над кроватью не было их общей с Михаилом фотографии в рамочке. Тишину дома нарушало тиканье часов и жужжание мухи на окне.

Виктор подал Анастасии стакан с водой. Она благодарно улыбнулась ему и стала пить жадными крупными глотками. Струйка прохладной воды потекла по подбородку на шею, за ворот кофты. Анастасия отдала пустой стакан сыну и вытерла губы тыльной стороной руки.

– Спасибо, – голос Анастасии прозвучал приглушённо и незнакомо. – А ты не узнаешь меня? – спросила она младшего сына, который с открытым ртом рассматривал её. – Отвыкли вы от меня. Я понимаю. Зина, наверное, тоже постаралась, всякого наговорила обо мне, – с сожалением произнесла Анастасия.

За окном промелькнула макушка головы и вскоре в сенях послышались шаги и женский голос.

– Чего дверь нараспашку? Мух нагоните… – голос замер на пороге.
Зина, сестра Михаила, изумлённо уставилась на Анастасию.

– Мама? Мама! – из-за её спины выбежала худенькая длинноногая Люба и бросилась к Анастасии, обхватила руками, прижалась.

– Освободилась, значит, – недовольно сказала Зина. – Чего явилась? Чего здесь забыла? – резко спросила она.

Анастасия почувствовала, как напряглась дочь, но Люба не отстранилась, не разжала рук, продолжала обнимать её.

– Я по детям соскучилась. Если в чём была виновата, за то отсидела, – сказала Анастасия.

– А они не скучали по матери-убийце, – в ответ уколола Зина.
Она всегда была острая на язык, всегда недолюбливала красивую Анастасию.

– Неправда! – выкрикнула Люба и осеклась, натолкнувшись на строгий взгляд Зины.

– Дай мне побыть с детьми немного. Я так долго мечтала об этом. А потом я уйду. Пожалуйста. – Анастасия прижала крепче к себе Любу, из глаз её хлынули слёзы.

И Зина дрогнула.

– Ну ладно, гляди, коли соскучилась. За погляд денег не возьму. Им тоже досталось. Только ленивый не тыкал в них пальцем, не обзывал детьми убийцы. Уезжай, бога ради, не порти им жизнь. Только всё успокоилось, а тут ты. Люба, пойдём со мной, помоги стол собрать. А ты… – Зина посмотрела на Анастасию. – В печке вода есть горячая. Вить, принеси с колодца воды. В сенях таз стоит, мыло, мочалка. Сполоснись, а то пахнет от тебя… – это Зина сказала уже Анастасии.

Люба нехотя оторвалась от матери и заглянула ей в лицо. Анастасия подбадривающе улыбнулась дочери, и та убежала за тёткой на кухню. Витя взял вёдра и ушёл за водой. В комнате остались только они с Гришей.

– Вы наша мама? – спросил младший сын. – Ты в тюрьме сидела?

– Да, – хрипло ответила Анастасия.

– Гриша, иди-ка сюда, – позвала Зина.

Сын убежал. Анастасия осталась одна. Она опустилась на край кровати. Глазами видела всё, умом понимала, а не верила, что всё осталось позади, что она дома, хозяйкой которого теперь стала сестра мужа.

При тусклом свете из маленького окошка Анастасия торопливо разделась и стала мыться, стараясь меньше лить воды на пол. По щекам бежали слёзы блаженства и тоски.

Когда она, пахнущая цветочным мылом, с мокрыми волосами, вошла в избу, все уже сидели за столом, в центре которого стояла большая сковорода с тушёной картошкой.

Анастасия неловко села на свободный стул, чувствуя на себе взгляды.

– Ешьте, – сказала Зина, первая зачерпнула ложкой из сковороды и положила картошку себе на тарелку.

В тюрьме давали тонкие ломтики хлеба, а тут на тарелке лежали толстые куски. Анастасия взяла один кусок и понюхала. Дома даже хлеб пах по-особому. Дети ели, стуча ложками по тарелкам. Анастасии этот стук напомнил тюремную столовую. Есть расхотелось.

– Что, кусок в горло не лезет? – зло спросила Зина.

– Нет, просто не хочу.

После ужина Люба мыла посуду, а Анастасия вытирала. Потом она вспомнила, что привезла детям подарки, стала доставать из сумки пакеты и раздавать. Дети перестали стесняться, рассказывали про школу, перебивая друг друга. Лёд между ними начал таять, но тут в комнату вошла Зина.

– В избе негде тебя положить. Я тебе на сеновале постелила. Ночи уже тёплые, – сказала она. – Возьми с собой подушку и одеяло.

Они ещё немного посидели все вместе, но с приходом Зины разговор не клеился. Анастасия пошла на сеновал. Спать не хотелось, но она легла на старое ватное одеяло и закинула руки за голову.

За маленьким круглым окошком под крышей темнело небо. Из избы то и дело до неё долетали голоса. Зина о чём-то спорила с детьми. Сказались дорога, усталость, волнение, и незаметно для себя она заснула. Разбудил её шорох. Анастасия резко села, вглядываясь в густую темноту.

– Это я, мам, – послышался совсем близко басок Вити. – Можно к тебе?

– Конечно. Залезай под одеяло. – Анастасия подвинулась, освобождая место для сына.
Какое-то время они лежали молча.

– Тебе страшно было? – нарушил молчание Витя.

– Ты про тюрьму? Страшно. Очень. – Анастасия вздохнула и повернулась к сыну.

– Я всё помню. – В темноте блеснули его глаза. – Тётя Зина говорит, что ты убила отца. А я помню, как он бил тебя. Я тогда очень испугался. – Витя замолчал.

– Я его очень любила. Ещё со школы. Все девчонки за ним бегали, а он на меня поглядывал. Ты на отца в том возрасте очень похож, – тихо стала рассказывать Анастасия.

– После школы его забрали в армию. Он всё просил меня дождаться его. Говорил, что вернётся, и мы поженимся. Когда он уехал, я узнала, что беременная. Ох и кричали мать с отцом! Сколько всего пережить пришлось, не хочу рассказывать. Я ждала Мишу, любила очень. В письме всё ему рассказала.

Когда он вернулся, мы расписались. Сначала жили хорошо. Потом кто-то напел Мише, что ты не его сын. Вот тут он и стал пить. А когда сильно напивался, руки распускал. Наутро прощения просил, в ногах валялся.

Через два года у нас Любочка родилась. А ещё через год он избил меня так, что я выкинула ребёнка. Три года детей у нас не получалось, думала, не будет больше. А потом родился Гриша.

Я терпела побои. Когда не пил, нормальным человеком был. А куда уйдёшь? Мать умерла, отец один остался, его тоже не бросишь. Так и жили. Ты подрастал и становился на отца похожим. Но Миша уже не мог остановиться.

В тот вечер он сильно пьяным домой пришёл. Вы уже спали. Стал ко мне привязываться, обзывать. Я хотела уйти, переждать в сарае, пока заснёт. А он так ударил меня кулаком в спину, что весь воздух из меня вышиб. Я упала на пол. И тогда он стал бить меня ногами. Вас боялась разбудить, старалась не кричать. Зажму рот кулаком и терплю.

А потом увидела нож на полу. Видно уронила, когда падала. Схватила я его, думала, Мишу это утихомирит. Какое там. Он ещё сильнее разозлился, стал его у меня отнимать. Не удержался на ногах и упал. Прямо грудью на лезвие. Я не сразу поняла, что случилось. Еле скинула его с себя. Смотрю, а в его груди нож торчит, и я вся в крови. Тут и поняла что произошло. Потом соседи прибежали…

– Это я их позвал. Испугался, что отец убьёт тебя, – прошептал Витя.

– Ты? А я всё думала, откуда узнали. Столько раз муж бил меня, никто пальцем не пошевелил. А тут…

– Прости, – голос Вити дрогнул.

– Я думала, помилуют меня, ведь случайно всё произошло. Не хотела я Мишу убивать. Соседи видели мои синяки, знали, что почти каждый день бил меня. А на суде никто не заступился, промолчали. – Анастасия закашлялась, зажав рот уголком одеяла.

– Если и виновата, то отсидела своё. Тюрьма – это не санаторий. Только и выжила, думая о вас. – Анастасия помолчала. – Миша стал другим, он уже не был похож на того, кого я со школы любила.

– А что теперь? – спросил Витя?

– Не знаю. В город я не поеду. Со справкой о судимости на работу не возьмут. Поеду в такой же посёлок, как наш. Там люди ко всему привычные. Я писать буду. А вы получали мои письма?

– Нет. Тётя Зина сказала, что ты нас забыла. Я не верил ей, мам.

– Спасибо, сынок. Я писать буду тебе на почту, а конверты подписывать Зориной Ольгой. Запомнил? Так мою маму звали. Ты иногда заходи на почту и спрашивай про письма. Это чтобы Зина не отбирала. А как устроюсь, я обязательно приеду за вами.

– А ты не можешь остаться?

– Ты же видишь, Зина не простила меня. Она здесь хозяйка. Останусь, случись что, на меня свалит. А я не хочу больше в тюрьму.

Они разговаривали долго. Витя заснул, а Анастасия всё лежала с открытыми глазами и смотрела на светлеющее небо в маленьком окошке.

Когда пропели первые петухи, слезла с сеновала. Зина уже что-то стряпала на кухне. Анастасия умылась, выпила молока с хлебом. Потом подошла к кровати, на которой спали Гриша с Любой. Гриша раскидался звездой. Анастасия укрыла его одеялом. Люба спала, отвернувшись к стенке. Так захотелось обнять и поцеловать их, что еле сдержалась.

– Поторопись. Через час поезд будет. Следующие на нашей станции не останавливаются, – поторопила её Зина.

Анастасия поблагодарила её, что позволила повидаться с детьми, взяла почти пустую сумку и вышла из дома, осторожно прикрыв за собой дверь.

Она торопливо шла на станцию, ёжась от утреннего холода.

– Я вернусь. Я обязательно вернусь. Это мои дети. Не имеют права не дать их мне, – всю дорогу в такт шагам повторяла она вслух, как мантру.

На станции взяла в кассе билет и стала ждать поезда. Когда проходящий состав остановился у платформы, Анастасия подошла к проводнице.

Та взяла билет, с любопытством прочитала справку об освобождении. Анастасия уже взялась за поручень, как сзади раздался хрипловатый крик:

– Мама!
Анастасия резко обернулась и увидела бегущего к ней Витю.

– Мам, вот деньги. Ты не думай, я заработал в мастерской у дяди Пети, – Витя протянул ей несколько смятых купюр.

– Что ты, сынок. У меня есть. – Но она увидела, как изменилось лицо сына, и сунула деньги себе в карман.
Потом обняла Витю, прижалась к нему.

– Ты такой взрослый. – Она еле сдержала слёзы.
Сердце разрывалось на части от нежности к нему, от страха за него.

– Посадка заканчивается, пройдите в вагон, – окликнула её проводница.

– Всё, сынок, пора. Я люблю тебя и всех вас. Я обязательно вернусь за вами. Помни про письма. – Анастасия чмокнула сына в загорелую щёку и быстро поднялась в вагон.

Проводница стала закрывать дверь. И тут Витя запрыгнул в тамбур.

– Куда? Слезай сейчас же! – Проводница стала выпихивать его на платформу.

– Вы что делаете? Он же ребёнок! – Анастасия вцепилась в сына.

Тут вагон дёрнулся, и поезд стал набирать скорость. Сквозь стук колёс Анастасия не могла разобрать, что кричала проводница.

– У меня есть деньги, вот, возьмите. – Анастасия стала пихать ей купюры, что несколько минут назад дал Витя.

– Не надо. На следующей станции лучше возьмите билет. Пройдите в вагон, – смилостивилась проводница.

– Спасибо, – поблагодарила Анастасия, и первая пошла по проходу между полками.

Они сели на свободную нижнюю полку и снова обнялись.

– Зачем? Зина в полицию заявит, нас будут искать, скажут, что я украла тебя. Только хуже будет, – отругала Анастасия сына.

– Не скажут. Я предупредил тётю Зину, что с тобой уеду.

– Как? – ахнула Анастасия.

– Она сказала, что я весь в тебя. Со мной одни проблемы. – Виктор хмыкнул.

Они сидели и смотрели в окно, за которым мелькали деревья и поля.

– Я много чего уже умею делать. Могу машины ремонтировать. Я паспорт с собой взял. Не бойся. Устроимся, заберём Гришку с Любой.

– Милый ты мой. – Анастасия погладила сына по светлым волосам. Потом положила голову ему на плечо.

Что их ждёт впереди – освободившуюся из тюрьмы мать и четырнадцатилетнего сына, сбежавшего от тётки? Кто знает.

Хочется верить, что у них всё получится. Ведь самое страшное осталось позади. Больше не надо бояться, вздрагивать от звука открываемых засовов, от приближающихся шагов в напряжённой тишине камеры по ночам.

А остальное Анастасия выдержит. Ещё молодая, сильная и здоровая, в обиду себя больше не даст и за сына постоит.
Всё будет хорошо, если рядом Витя, поверивший ей.

«Когда человек хочет убить тигра, он называет это спортом; когда тигр хочет убить его самого, человек называет это кровожадностью. Разница между преступлением и правосудием ничуть не больше»
Джордж Бернард Шоу

Автор: Живые страницы