– Лет десять назад я бы посмеялся над вашим рассказом, списав всё на какие-нибудь беспомощные объяснения об умирающем мозге и воздействии наркоза. Но после смерти дочери мне самому надо верить, иначе мне просто незачем жить. Все поводы существовать стали до отвращения смешны. Но! – он многозначительно поднял вверх указательный палец. – С тех пор медицина шагнула вперёд, и, скажем, сегодня у меня намного больше шансов спасать людей с диагнозом моей Леры. Понимаете? А тогда я долго пил… Сильно… Беспробудно… Наверное, как многие русские люди в таких случаях. Коллеги и друзья не дали мне бессмысленно сгореть в этом земном аду.
– Вот, а меня отец Андрей остановил. Я ведь чего учудила, когда известие про Петю получила. Я собрала все иконы, что у меня были, унесла их в церковь, в лавку… Сказал там: нате, не помогло, убили моего Петю. А служившая там Тамара как закричит: грех-то какой! Но тут отец Андрей подошёл и тихо так говорит: это не грех, это слабость, которая у всех бывает. У апостола Петра и то, говорит, была… Я тогда даже не услышала тогда, что моего Петю, как апостола зовут. А меня отец Андрей взял за плечи как сестру младшую, посмотрел в глаза и честно сказал: у меня нет дежурных слов для вашего горя, но, я верю, что Господь сам вам подскажет. – Елена Петровна перевела дух, снова с недоверием посмотрела на Маргариту, но та уже смиренно и со слезами на глазах слушала её. – Я тогда из-за боли своей и обиды даже стыда не почувствовала. Я его там почувствовала… – учительница посмотрела на потолок как на Небо. – Именно за эту слабость, за этот грех. Все остальные грехи как будто забрал или стёр кто-то. Может, Петя…
– Так ты Петю-то видела? – подстегивала рассказ по принципу мыльного сериала Валентина Григорьевна.
– Последнюю фотографию в форме, на которой он так светло улыбается, – улыбнулась словно в ответ сыну Елена Петровна.
– На том свете фотографию видела? – переспросила Валентина Григорьевна, даже голову вытянула навстречу ответу.
– Образ… не фотографию… Улыбка – главное… Живая улыбка… И так мне вдруг хорошо и спокойно стало, так легко, а там ведь впереди да вокруг ещё что-то огромное открывалось… И этот свет стоял рядом, теперь уже не звал, он будто показывал мне всё и ждал моего какого-то решения. А тут Герман Юрьевич со своим анестезиологом потащили меня обратно на этот отвратительный стол, под эту лампу, в которой свет мёртвый. Потянули прямо за душу! Во! Я теперь знаю, что такое за душу тянуть! Я видела, как они током меня шпуняли. Анестезиолог ещё и ругался при этом. Сильно ругался.
– Он себя ругал, – улыбнулся Герман Юрьевич, – думал, что с препаратом перебрал.
– О! Я же говорю, наркотики! – снова поймала своё Маргарита.
Теперь уже все, даже доктор, посмотрели на неё как на дурочку. Уже даже «не как»…
– Ну… я так… к слову… – смутилась Рита.
– Наркоманы чего только не видят, а самих себя на операционном столе точно не видят, – качнул головой доктор. – А я бы дорого отдал, чтобы увидеть, как моя Лера улыбается…
– Так я не поняла – есть там жизнь или нет? – это уже шёпотом у самой себя спросила Маргарита.
– А я вот теперь не знаю, есть ли жизнь здесь или нет, – ответила ей или вообще всем Елена Петровна.
– А иконы-то? – спохватилась вдруг Евдокия Ивановна.
– А иконы мне отец Андрей обратно вернул. Сказал: вот когда точно решите, что они вам не понадобятся – принесите.
– Понадобятся… – решила, вытирая слезу, Валентина Григорьевна.
– Понадобятся, – согласилась Елена Петровна. – Прости меня, Господи, грешную.
Автор: Сергей Сергеевич Козлов.