Ее появления Борис не заметил. Он охаживал жену тяпкой, которой та еще минуту назад полола картошку, приговаривая:
– Я тебя научу мужа уважать! Ишь, удумала! Отчет от меня требовать! Размечталась! Знай свое место!
Люба, которая даже не думала требовать каких-то там отчетов, а просто наводила порядок на огороде, вовсе не ожидая, что муж вернется с работы так рано, понятия не имела, о чем тот говорит.
Откуда ей было знать, что очередной рогоносец, который, сам того не ведая, больше полугода делил жену с Борисом, все-таки проучил ее непутевого мужа, да так, что тот остался без работы и без пары коренных зубов. Разглядеть лицо мужа Люба даже не успела, так как он подлетел к ней сзади, толкнул в спину и выхватив из рук тяпку, запрыгал чертом по грядкам, не давая ей даже поднять голову, чтобы закричать.
Тот стон, который услышала Полина, был единственным.
Впервые, после того, как Полина взяла в руки трость, она порадовалась, что у нее больные ноги. Иначе, как она смогла бы защитить Любашу, если под рукой, кроме этой тросточки, красивой, даже изящной, подаренной детьми, ничего не было. Подарка Полина не пожалела. Трость приказала долго жить, но Борис на время затаился, оставив жену в покое и понимая теперь, что за нее есть кому заступиться.
Правда, хватило его ненадолго. И вот теперь Полина спешила как могла, собирая подмогу, так как сынишка Любы прибежал с утра, перепуганный и зареванный, крича:
– Бабаня! Помоги!
Каким-то десятым чувством Полина поняла, что одной тростью теперь дело не обойдется. Борис молчал почти три года, не трогая жену, а это значит, что в этот раз он церемониться не станет.
Полина спешила по улице, слыша за спиной твердую поступь Сергея и причитания Аннушки, и ругала себя последними словами за то, что не настояла на том, чтобы Люба приняла ее помощь.
– Что делать будем, Поля? – догнал ее окрик Аннушки, но Полина лишь прибавила шаг, понимая, что счет идет на минуты.
– Ах, ты ирод! Ты что ж творишь! – Полина ворвалась во двор дома Бориса, и тот замер на мгновение от неожиданности, но тут же снова опустил кулак, превращая лицо Любы в странную уродливую маску.
Она лежала на ступеньках веранды, уже не реагируя ни на что и только светлые, голубые, словно незабудки, растущие у Аннушкиного забора, широко открытые глаза, безучастно смотрели в небо.
Сергей отодвинул с пути Полину, и вскинул ружье.
– Борька!
Этот окрик Борис услышал и понял куда лучше. Он медленно опустил кулак и отпустил ворот Любиной кофты.
– Отойди.
Голос Сергея был глух, но Борис понял – не сделай он того, что требовал от него этот старик, и его просто никогда не найдут.
Да и кто станет искать человека, на которого зуб у большей части мужского населения окрестных поселков? Мало ли, кто и как решил свести счеты за поруганную честь? Проще будет сделать вид, что Борьки-бабника никогда и не было на этом свете.
Полина кинулась к Любе, а Аннушка вцепилась в ошейник Полкана, не давая огрызающейся собаке помочь хозяину.
– Беги, Боря! – почти ласково посоветовала она, и Борис отступил, сделав шаг, другой, а потом, и правда, побежал, боясь даже оглянуться, потому, что понимал – Сергей держит его на мушке.
Люба шевельнула губами, силясь что-то сказать и улыбнуться ревущему испуганному сынишке, но Полина остановила ее.
– Не надо, Любушка! Не сейчас…
Врач больницы, куда привезли Любу, выслушал пояснения Сергея, так как Полина с Аннушкой толком не могли объяснить ничего, то заливаясь слезами, то перебивая друг друга грозясь посадить «этого ирода».
– Повезло вашей соседке. Если бы не вы, то все могло закончиться намного печальнее. Да, придется провести у нас какое-то время. Ушибы, сотрясение, ребра и рука сломаны… Но это все пройдет почти без последствий. А вот душа… Душу лечить ей придется куда дольше, чем сломанные кости. И я хотел бы знать, есть ли у нее родные или близкие, которые могли бы помочь ей на первых порах?
– Обижаете, доктор! А мы на что?! – насупился Сергей. – Пусть и вывели нас в резерв, поскольку возраст уже не тот, но что-то мы еще можем. В обиду Любу больше не дадим! Не думайте!
– Да мало ли! Нынче все твердят, что человек человеку волк, и думать надо только о себе. Современные понятия… А девушка, я так понимаю, сирота?
– Я тебе, доктор, так скажу. – Сергей свел брови, глядя на врача. – Про понятия эти, о каких ты твердишь, я знать ничего не знаю! И не сирота она! Есть, кому за нее заступиться! Наша вина, конечно, что раньше не вмешались в это дело. Тут ты прав! Но теперь уж глаз с нее не спустим!
– И хорошо! – повеселел, внимательно слушающий Сергея Петровича, врач. – Значит, резерв, говорите?
– Резерв! – серьезно кивнул Сергей Петрович, и попросил. – Вы моим девчонкам накапайте чего-нибудь. Валерьянки там, или еще чего покрепче. Переволновались они очень.
– Сделаем! – кивнет врач, и первым протянет руку Сергею Петровичу.
Люба поправится.
И в дом Бориса она больше не вернется. Полина соберет свои вещи, отдраит до скрипа родительский дом, и привезет ключи в больницу.
– Держи, Любаша! Живите!
– Что это такое? – Люба удивленно распахнет глаза, глядя на эту маленькую, седовласую женщину. – А вы?!
– А я к Сергею вернулась. Подурили, и будет. Чай, не маленькие уже. Пора и честь знать.
– Дети ваши против не будут? Ну, что я дом займу?
– Нет. Они со мной согласны. Дом – твой, если захочешь. Нельзя человеку без дома. И мои мама с папой меня бы поняли. Они говорили, что жизнь прожить – не поле перейти. Сложно это. И если ты на этой дороге кого-нибудь не поддержишь, когда в этом будет нужда, то и тебе никто не поможет, если что случиться. У тебя мальчик, Любушка. Есть для кого жить. А Бориса не бойся. Он в поселок больше не вернется.
– Откуда вы знаете?
– Так, он сам мне сказал. Приезжал намедни. Вещи собрал, и сказал, что уезжает. Денег вам с сыном оставил. Немного, конечно, но и то хлеб!
– Вы взяли?! – Люба дернулась, и тут же упала обратно на подушку.
– Не рыпайся! Что ты! Рано тебе еще! – засуетилась Полина, а потом строго глянула на Любу. – Взяла! И на алименты тебе подать тоже помогу. С паршивой овцы, хоть шерсти клок. Сына заделал? Должен платить!
Спорить Люба не стала. Сжала легонько сухие, тонкие руки Полины и повернула их ладонями кверху. Прижалась губами, целуя то одну, то другую.
– Спасибо…
Люба досмотрит сначала Аннушку, а потом и Полину. Не отдаст ее даже детям, уважая желание приемной матери уйти на покой в собственном доме.
– Не надо! Пожалуйста… Она не хотела в город…
Полина уйдет тихо и спокойно ранним весенним утром.
Люба войдет в комнату, неся ей завтрак. Распахнет окно, впуская в комнату птичьи голоса и ароматы цветущего сада, а потом, поняв, что случилось, будет долго сидеть у ее постели, перебирая, словно драгоценные бусинки, воспоминания. А потом вытрет слезы, точно зная, что сказала бы по этому поводу Полина, и поцелует еще раз те руки, которые так щедро дарили ей любовь и защиту.
– Не буду, я! Не буду… Спасибо… Мама…
Автор: Людмила Лаврова.