– Всё! Написала заявление. Главный велел оформлять бумаги в дом малютки. Ну, что теперь поделаешь? Будем оформлять.

Молоденькая ординаторша заплакала. Заведующая села за стол, сняла очки и долго протирала их, что-то бубня себе под нос. Все знали, что, если суровая заведующая протирает очки, значит, нервничает. А бывало еще, когда чувства ее совсем переполняли, так она от переживаний терла их полой халата. Она так пыталась скрыть слезы. Но такое случалось крайне редко – женщиной она была строгой.

В этот момент Пончик радостно резвился в своей кроватке. К нему в палату пришла медсестра, а он всегда был в восторге, когда к нему кто-то заходил. Медсестра, делая привычно свое дело, агукала ему, а он, счастливый, взвизгивал в ответ, энергично дрыгая ручками и ножками. Вдруг он замер, как будто прислушался или задумался, а потом вдруг притих. Медсестра, которая была с ним в палате, божилась, что так и было. Она подошла к нему проверить, что случилось, и тут он посмотрел на нее. Она не знала, как объяснить, что было в этих маленьких светлых глазенках, но она почувствовала, как что-то заныло у нее в груди, и слезы сами покатились по щекам. Ребенок смотрел на нее, а она плакала. Она не знала, что произошло и почему она плачет. Это потом она узнала, что это случилось в тот момент, когда его мать писала отказную. Она рассказывала об этом, заливаясь слезами, а заведующая сердито буркнула, что нечего ерунду городить. Выдумают всякий вздор, а потом разводят сырость. Всё это глупые сказки, ничего эти младенцы не знают. Суеверие это всё, просто так совпало.

Брошенные дети всегда знают о том, что от них отказались. Чувствуют ли они сами или ангелы им шепчут на ухо печальные вести, но они затихают. Как будто стараются с этого мгновения стать незаметными, не мешать никому, не беспокоить. Они, словно знают, что скоро мир постарается от них избавиться, стыдливо запихнув в серое унылое заведение. Надо стать тихим и неприметным – ты же никому не нужен. Никому во всем огромном мире. И неважно: голоден ли ты, горячий ли у тебя лобик. Никто не станет читать тебе сказку на ночь, не укроет одеялком. Мир к тебе безразличен – он тебя не замечает. Мудрые брошенные дети знают об этом и их щенячий взгляд полон безысходности. Немилосердный мир, он слишком одаривает одних и всё забирает у других. А бедное дитя будет пытаться долгие годы понять, почему его отвергли, чем он плох, что он сделал не так?

Но нет ответов на эти вопросы. Равнодушный мир отверг тебя бездумно и бессмысленно. Так получилось. Ты тут не при чем. Но ты пока не знаешь об этом, поэтому будешь долго страдать, моё невинное дитя. Страдать за чужие подлости и ошибки. Расплачиваться за равнодушие и эгоизм других. Но у тебя есть надежда. Надежда, что тебе повезет, что случай поможет тебе и мир обратит внимание на тебя. В этом бессердечном мире есть добро, только не так много, но оно есть. Ты верь, дитя моё, ты жди и верь.

С того дня мальчик тихо лежал в кроватке, он перестал играть, не улыбался в ответ. На все попытки его развеселить, просто смотрел в глаза, невыносимо серьезно.

Маша безуспешно пыталась его расшевелить:

– Пончик, может быть, ты на ручки хочешь? Ну, давай, пойдем на ручки. Смотри, у меня бусы есть, давай поиграем?

Она протягивала к нему руки, ободряюще улыбалась, надеясь, что и он протянет, как обычно, руки к ней. Но он отстраненно смотрел на нее – даже не шевелился. Она возвращалась обратно и плакала.

Но однажды она сорвалась и закричала:

– Мы же его предаем, понимаете, предаем. Сначала эти сволочи, а теперь мы! Он же не виноват, что его угораздило у этих гадов родиться! Ненавижу!

Она сидела на диване, уткнувшись головой в колени, и даже не плакала, а как-то жалобно подвывала. Заведующая встала из-за своего стола, подошла и села рядом.

Она гладила ее по плечам и говорила:

– Детонька, я сама не знаю, что делать. Мне жалко Пончика, ты себе не представляешь, как жалко. Ох ты, Господи! Что за работа такая?

– А я не буду сидеть и ждать, я буду действовать.

– Ну, тогда и не сиди, – рассердилась заведующая. – А то сидит она тут, воет. Вон халат мне весь замочила. Действовать, значит, так тому и быть. Только не говори мне, что ты собралась его усыновить. Да тебе его и не дадут. Живешь в общаге – раз. Мужа нет – два. Так что, даже слушать не хочу. Это эмоциональный порыв. Знаешь, сколько за мою жизнь у меня этих Пончиков было? И не сосчитать, прости Господи, так что, давай договоримся. Мы дадим тебе время, а ты ищи ему родителей. Хороших родителей. Вот так, детонька. Прекращай тут сырость и бегом искать.

И Маша начала искать Пончику родителей – самых лучших на свете. Она делала всё настолько искреннее и страстно, что этой историей прониклись даже сотрудницы в районо. Но, очевидно, ангелы бывают не только на небе, хоть в этом Пончику повезло. Но и сам малыш ей помогал, по-своему, как мог. Он заболел, обычная простуда, но выписывать и оформлять нельзя. Как сказала заведующая: “Первый раз за всю свою жизнь почти радуюсь, что ребенок заболел. Прости Господи!”

И, наконец-то, она нашла такую пару. Лана и Лев. Им было за тридцать лет, своих детей не было. Они много лет мечтали о ребенке, но никак не получалась, поэтому решили, что пришло время усыновить. Лана была милой изящной женщиной, с мягкой улыбкой и мелодичным голосом. Её муж, Лев, был крупным мужчиной, подтянутый и крепкий, он был похож, на военного. Было видно, что он обожает жену. У них дома было очень хорошо, светло и душевно. Маша выдохнула, теперь нужно было, чтобы им понравился малыш, поэтому они договорились о визите в больницу.

Заведующей они тоже понравились. Она даже присвистнула, когда увидела Льва, но тут же слегка смутилась:

– Извините, это я от восхищения. Не каждый день такой крупнячок увидишь, – и, не удержавшись, полюбопытствовала. – С каким весом родились, детонька?

– Простите, – растерялся гигант. – Не понял… А мой вес при рождении? Эти данные нужны для усыновления? Так я у мамы спрошу.

– Извините, доктор, он свой день рождения не помнит, а вы такие подробности его спрашиваете, – сказала Лана, а потом, не выдержав, засмеялась. – Он теперь маму замучает вопросами.

– Это не нужно для усыновления. Просто вы очень похожи на Пончика, – пояснила заведующая.

Перед палатой Лана шумно выдохнула, открыла дверь и решительно шагнула вперед. Пончик спал. Он раскраснелся во сне, разбросав в стороны ручки с нежной кожей и маленькими ноготками, а в уголке глаза застыла крохотная слезка.

Вдруг мальчик забеспокоился и приоткрыл глаза. Он сначала бессмысленно переводил взгляд с одного человека на другого, но, когда дошел до лица Ланы, то замер. Он сначала нахмурился, потом широко открыл глаза. Лана, не отрываясь, смотрела на него, стараясь рассмотреть каждую черточку. Пончик внимательно и немного настороженно изучал её. Она протянула к нему руку и тут он, неожиданно потянувшись, крепко ухватил ее за большой палец. Все облегченно засмеялись, говоря, какой шустрый мальчишка. Только Лана и младенец продолжали, не отрываясь, смотреть друг на друга.

Вдруг Пончик неуверенно улыбнулся, едва, чуть заметно. Лана тоже улыбнулась ему и кивнула ласково, а он что-то тоненько пискнул в ответ. Все затихли, понимая, что происходит что-то непонятное, но очень важное. Все терпеливо ждали какое-то время, а потом заведующая кашлянула негромко и сказала:

– Давайте на первый раз завершим свидание. Вы пойдете домой, подумаете, посовещаетесь и решите…

– Нам не надо думать, – не поворачиваясь к ней, спокойно сказала Лана. – Мы уже всё решили.

Заведующая изумленно подняла брови и вопросительно посмотрела на мужа, не зная, что сказать. Гигант удивленно глянул на жену, вернее, на ее спину, но быстро спохватившись, сказал:

– Ну, да, наверное. Мы уже посовещались и решили. Ну, что хотим именно этого малыша.

Лана улыбнулась малышу и потянула свою руку. Пончик напрягся, но не выпустил ее палец. Лана еще потянула, но малыш по-прежнему сжимал ее палец со всей силой слабых маленьких пальчиков. Он перестал улыбаться и не сводил с нее взгляда. Повисла напряженная тишина.

– М-да, прости Господи! Вы, это, посильнее потяните руку, – сказала заведующая. – У них хватательный рефлекс в этом возрасте сильно развит.

– Причем здесь хватательный рефлекс? – так же спокойно сказала Лана, по-прежнему не поворачиваясь. – Он просто боится, что я не вернусь.

Она внимательно посмотрела на Пончика и ласково сказала:

– Ты отпусти меня, пожалуйста, сейчас. Мне нужно уйти. Но я обязательно вернусь, слышишь. Обязательно! Я тебе обещаю. Ты мне теперь должен верить.

Пончик замер на секунду, вслушиваясь в ее мелодичный голос, и… разжал ручку. Потом снова широко заулыбался беззубым ртом с одним молочным зубом и издал пронзительный радостный писк.

– Я вам уже объясняла, это рефлексы такие. Я так думаю, да, это явно рефлексы, – сказала заведующая и, сдернув быстро очки, стала яростно протирать их полой халата, что-то бормоча себе под нос.

Автор: Елена Павличенко