— У меня квартира маленькая, но свободный диван есть. С завтрашнего дня начнешь у меня работать. Компания, кстати, мне принадлежит. Я уже хорошо раскрутилась и второй человек мне не помешает.
— Как же, раскрутилась, — проворчала Ника. — Офис размером с кухню.
— А для чего мне большой офис? Пыль в глаза клиентам пускать? Мне, в принципе, офис и не нужен, одного компа хватило бы. Но не домой же клиентов приводить. Вот я на эту кухню, как ты выразилась, и раскошелилась.
— Я согласна, — ответила Ника.
— На ночевку у меня или работать турагентом?
— И на то, и на другое. Я не капризная.
— Вот и ладушки! — обрадовалась Роза.
***
С того памятного дня, как жизнь Ники круто изменилась, прошло два года. И вновь на горизонте замаячила Грузия. Вдруг всплыл в памяти тот рекламный проспект.
— Роза, я заслужила отпуск за два года тяжелой работы на тебя?
— Так уж и тяжелой, — засмеялась Роза. Ника уже давно перестала удивляться легкому характеру своей начальницы и подруги. — Прям попу всю в офисе отсидела, да?
— Я серьезно. Отпустишь меня в долгосрочный отпуск?
— Слушай, ты до сегодняшнего дня ни разу в отпуске не была, это я по твоим рассказам знаю. Так почему сразу в долгосрочный?
— Хочу нагуляться за все годы.
— Ну раз хочешь, то давай, гуляй! — одобрила Роза. — А что искать в Грузии собираешься? Любовь?
— Себя искать собираюсь, Роза. Раз, два, три, четыре, пять — я иду себя искать.
— Отличный план! А я тебе подарок от фирмы сделаю — путевку по первому классу.
— Вот именно по первому классу я и не хочу. Для чего? Долечу до Тбилиси, а там — сама: где ногами, где автостопом, где поездом. Первым классом страну не изучишь досконально.
— Не боишься? — спросила Роза, хотя прекрасно знала ответ.
— Я после того полета с седьмого этажа ничего больше не боюсь. — Ника ответила именно так, как Роза и предполагала. Этот ответ был последние два года Никиной мантрой.
— Тогда подарю тебе билеты на самолет до Тбилиси. Туда и обратно. Обратный билет — с открытой датой.Ты же вернешься, Ника?
— Куда же я денусь? Где я еще найду такой продавленный диван, который ты сдаешь мне в аренду? Где я еще найду такую верную подругу?
***
Ника стояла у обрыва. Солнце било в спину, но девушка, сложив козырьком ладони, приложила их ко лбу. Не от солнца закрывалась, нет, боялась ослепнуть от красоты неба. От красоты мира. От той красоты, которая казалась открыточной, нереальной. Завораживающей. Под ногами — долина. Буквально на крышах домов лежат облака. Над облаками — присыпанные искрящимся на солнце снегом — пики гор.
Скрипнув, открылась калитка ближайшего дома. На порог вышла женщина в черном мешковатом платье и черной косынке. Женщина тоже приложила ладонь ко лбу и, не скрываясь, с детским любопытством рассматривала туристку.
— Шнурок у тебя развязался, — с сильным акцентом сказала женщина. — Завяжи. Нельзя на краю стоять с развязанными шнурками, слышишь?
— Спасибо, — отозвалась Ника и, задрав ногу на камень и немного подтянув джинсы, начала завязывать шнурок.
Женщина, громко охнув, приложила ладонь к груди, привалилась к дверному косяку и, как подкошенная, рухнула на колени.
Ника торопливо одернула штанину. Возможно, что по местным обычаям, нельзя прилюдно задирать ногу на камень..
— Нико… — рванув ворот платья так, что отлетела пуговица, прохрипела женщина. — Нико, сынок!
Ника оглянулась, убедилась, что никакого Нико рядом нет, поспешила к калитке и, присев на корточки рядом с хозяйкой дома, взяла ту за запястье. Пульс был частым, но ровным.
— Чем я могу вам помочь? — Учтиво спросила Ника. — Лекарство? Позвать кого-то?
— Нико, сынок… — повторила женщина.
Ника отметила, что голос у незнакомки окреп. Это радовало.
— Как вас зовут? — для чего-то спросила Ника. Просто чтобы не молчать. В ее планы не входило заводить знакомство со столь неуравновешенной особой. Своих проблем хватало.
— Нико, — женщина заплакала. — Ты всегда был шутником. Не помнишь, как зовут маму?
Ника не успела подивиться такому бурному проявлению чувств, как сама пришла в крайнее изумление от продолжения событий.
Женщина крепко обняла Нику, от чего девушка упала на колени и, прижав ее голову к своей груди, начала раскачиваться и причитать:
— Нико, сынок, ты вернулся. Вернулся. Я знала. Я ждала тебя каждую минуту. Каждую минуту на протяжении этих проклятых лет, пока тебя не было рядом. Нет, нет, не слушай меня, сынок, не слушай. Как это — тебя не было рядом? Ты был! Я тебя чувствовала. И вот ты вернулся…
Затем, крепко взяв Нику за плечи, женщина немного отстранила ее от себя и, встряхнув так, что у девушки клацнули зубы, выкрикнула: “Ты совсем не изменился, сынок!”.
И тут только до Ники дошло, что незнакомка, как и положено незнакомке, проживающей в Сигнахи, говорит на грузинском, но она ее прекрасно понимает.
Начали открываться двери ближайших домов. На порог выходили люди.
— Нико вернулся! Мой сын! — кричала женщина каждому, кто появлялся в поле ее зрения.
Соседи, нисколько не удивляясь, что незнакомую им девушку с косой по пояс, называют сыном, бурно выражали радость. Ника понимала каждого. Каждый выкрик. Каждое слово.
— Сюр какой-то, — четко произнесла Ника. Ей на какую-то минуту показалось, что надо громко, как заклинание, произнести понятную ей фразу, как весь этот кошмар рассеется. А фраза про сюр стала привычной за последний месяц ее такой неустроенной жизни.
— Сюр! — выкрикнула женщина. — Твой бедный дядя Сюр умер! Через месяц после тебя, горя не вынес! Неужели вы там не встретились? — Женщина многозначительно указала пальцем в небо.
Ника в ответ только дернула плечом.
— А папа твой жив. Сюр умер, а папа жив! Я всегда говорила, что у него каменное сердце! А я, сынок, жила только ради этой встречи. Я молилась. Я знала, что ты вернешься.
— Есть такое имя — Сюр? — для чего-то уточнила Ника, хотя уже понимала, что сюр, будь он хоть дядей, хоть ситуацией, прочно входит в ее жизнь.
— Шутник! — Женщина утерла слезы, улыбнулась и погрозила Нике пальцем. — Ты забыл, что моего покойного брата Серго все называли Сюром? Ему так нравилось. Помоги мне, сынок.
Ника быстро поднялась на ноги, помогла встать маме (“Маме?” с ужасом подумала про себя) и решила принимать происходящее, как данность. Может она, в конце концов, начать принимать жизнь такой, какая есть, а не пытаться вмешиваться, уточнять, регулировать и подчинять логике.
— Мама… — неуверенно начала Ника и женщина, громко выкрикнув: “Вай ме!”, вновь крепко ее обняла и расплакалась. — Как тебя, все-таки, зовут, мама?
— Манана, сынок. Но ты же не будешь обращаться ко мне по имени?
— Не буду, мама.
— Идем в дом, идем, дорогой! Сейчас люди придут, столы накрывать будем! Праздник! У меня сегодня праздник! Сын вернулся!
— А где этот… — Ника подхватила свой рюкзак и направилась за Мананой в дом.
— Кто, сынок?
— Ну… Который с каменным сердцем.
— Папа? — Манана резко остановилась, оглянулась и театрально рассмеялась. — В гараже. Где еще? Ты не поверишь, но у него все та же машина, которая была при тебе. Драндулет, а не машина. Он ее пять часов ремонтирует, чтобы час покататься. Дурак! Но ты не волнуйся, сынок, люди его сейчас позовут.
— А как папу зовут? — поинтересовалась Ника.
— Гоги зовут твоего папу, — усмехнулась Манана и неожиданно крепко и в то же время нежно обняла Нику. — Сынок мой… Вернулся.
***
Проснулась Ника с головной болью. Надо бы выйти из комнаты, поздороваться с этими странными людьми и попросить таблетку, но вставать не хотелось. Хотелось восстановить в памяти вчерашний день. Все, что произошло до того, как они вошли с Мананой в их дом, Ника помнит хорошо. Потом в дом набились соседи. В основном женщины. И все абсолютно нормально воспринимали, что Манана называеть Нику сыном.
Потом Манана подала Нике вино в стакане и кусок хлеба с сыром и сказала: Ешь, сынок, пока мы столы накрывать будем.”
Потом пришел Гоги, который муж Мананы. Начал ругаться и называть жену сумасшедшей, но соседки его быстро усмирили.
Потом все сели за столы и Ника подивилась количеству еды. Ведь к празднику заранее не готовились. Гоги поднял тост за покойного сына, получил от Мананы по голове, что не помешало ему выпить рюмку чачи почти одним глотком.
— Если ты мой сын, как уверяет эта сумасшедшая женщина, то не пей вино, пей чачу, — сказал Гоги и поставил перед Никой рюмку с этим огненным напитком.
Ника выпила. И с этого момента помнит все очень смутно. Но хорошо помнит, что танцевала и пела песни на грузинском.
Скрипнула дверь, в комнату заглянула Манана.
— Спишь, сынок?
“Началось”, подумала Ника. Она-то надеялась, что Манана за ночь образумится.
— Не сплю.
Манана присела на край кровати, погладила Нику по голове и поцеловала. Нику прежде никогда так нежно не гладили.
Ника заплакала, что ее саму сильно удивило, и начала рассказывать о себе. И про детский дом, и про Гарика, и про то, как ушла от него из окна, и про свой полет. И даже про сумку, которую так боялась выпустить из рук рассказала.
Манана не перебивала. Внимательно слушала и тоже плакала. Ни разу не сказала “вай ме”. Ника не знала: хорошо это или плохо.
— Какого числа ты выпала из окна? — спросила Манана, как только Ника замолчала.
Ника назвала точную дату.
Манана в ответ только кивнула и, немного помолчав, спросила:
— Откуда ты взяла эти носки?
— Какие? — удивилась Ника.
— В которых ты вчера стояла у обрыва.
— Мне их бабушка подарила.
— Какая бабушка, ты же сирота.
— Я вчера, прежде чем дойти до обрыва, походила по городу. Там, под деревом, сидела старушка древняя, она меня позвала и сказала: “Возьми эти носки, они твои”. Я ей деньги предложила, но она категорически отказалась.
— Это старая Марго, — сказала Манана. — Она давно умерла.
— Как же умерла, когда только вчера…
— Она умерла, сынок. Задолго до тебя умерла. А эти носки я сама связала, за несколько дней до того, как ты с обрыва сорвался. В них я тебя и похоронила. А ты, значит, через старую Марго мне знак подал.
— Мама, — неожиданно произнесла Ника, — расскажи мне обо мне.
— Ты мой единственный сын. Больше детей мне Бог не дал. Ты с детства был странным. Видел то, что никто из окружающих не видел. С покойниками разговаривал. Одни тебя считали дурачком, другие — святым.
— А кем ты меня считала, мама?
— Я тебя просто любила, сынок. Таким, какой есть. А в тот день, когда ты выпала из окна… Совсем я в вас запуталась, дети мои… Так вот, именно в тот день Нико сорвался с обрыва. Стоял на самом краю, но он часто так стоял, любовался облаками. А потом вдруг вскинул руки и закричал: “Смотри, мама, девушка летит!” — и шагнул. Наступил на развязанный шнурок и сорвался с обрыва. Представляешь, взрослым уже был, а шнурки все никак не мог крепко завязывать.
— Получается, что он меня поймал, мама?
— Получается, что так. — Манана прикрыла глаза и начала раскачиваться. Плакала без слез. — Оставайся с нами, сынок, пожалуйста? Кто тебя держит в твоем городе, если ты сирота?
— У меня там осталась подруга Роза, — сказала Ника.
— И Розу к нам привози. Мы с отцом будем рады. Мы за эти два года измучились без тебя, сынок. Хочешь даже женись на этой Розе, мы против не будем.
— Да не собираюсь я на ней жениться!
Ника поднялась с постели, обняла Манану, постояла молча несколько минут.
— Ты одевайся, сынок, а я тебе завтрак приготовлю, — сказала Манана и вышла из комнаты.
Ника быстро оделась, умылась и вышла к обрыву. Долина внизу золотилась под лучами восходящего солнца. Вкусный свежий воздух заполнял легкие и кружил голову. Ника сделала еще шаг и подошла к самому краю.
— Ника, дочка! — раздался голос Мананы, — Завяжи шнурки!
Автор: Бабуля