Женщина вернулась на кухню, удивленно развела руками и рассказала о звонке подруги Егору Николаевичу.
Тот выслушал, поблагодарил за кофе, попрощался и ушёл.
Марина так и не поняла, хорошо или плохо она сделала сыну…
… На работе Марина не появлялась. Пётр Михайлович оформил ей отпуск на месяц. Женщине дали свидание с сыном.
— Алёша… Алёша, ну зачем ты с ним так? Ну не надо было! — в который раз твердила Марина, разглядывая Алешкино лицо, каждую чёрточку. Он выглядел плохо, осунулся, тени под глазами залегли, ногти все изгрыз – нервничал…
— Да потому что не должна земля таких носить! Что ему было надо у нас? Я проучил его, теперь будет ходить и оглядываться!
— Глупый, ты понимаешь, что мог убить его?! Ты испортил жизнь себе, молодость испортил! — Марина вдруг разозлилась. Она столько вложила в этого мальчишку, старалась, а теперь из–за него у неё на работе неприятности, да и вообще… — Ты мне жизнь испортил, ты об этом подумал?! Меня почти уволили, потому что сын у меня зэк, я теперь неугодный элемент! Как ты мог, Алексей?! Глупый, сумасбродный, эгоистичный поступок! Не думала я, что к такому мы придём… А если бы убил?! Я не просила защищать мою честь, достоинство, понимаешь?! У нас с Фоминым свои счёты, я сама виновата, грехи молодости, так сказать…
Алёша сжал кулаки, вскочил.
— Я тоже грех молодости? Думаешь, я не сложил два и два? Не понял, кто он, этот Фомин? Поэтому и жизнь тебе испортил, да? Сама говорила когда–то, что женщину с ребенком мало кто возьмет замуж, и врала мне, как это принято, что папа просто умер. Господи, мама, как ты могла связаться с таким мерзавцем?! И он мой отец… Других не нашлось что ли?!
Марина вспыхнула, закусила губу, тоже вскочила, потом, дав Алексею пощёчину, выбежала из комнаты.
— Мама! Ну, мама! Прости!..
Алёша угрюмо поник, дернулся, когда конвойный дотронулся до его плеча.
А может и хорошо, что не будет его больше рядом с матерью… Он порождение своего отца, Фомин живёт в нём, иногда выскакивает, как чёрт из табакерки. Тогда в Алёше рождается злоба. С ней трудно справляться, она слишком сильна. И Алексей боится её…
… Через два дня Фомину стало хуже, его перевезли в реанимацию, потом вроде бы отправили в нейрохирургию. Если состояние станет критическим, Алёша сядет надолго, так сказали Марине адвокаты.
Марина тщательно накрасилась, надела самое хорошее платье, не вызывающее, но такое, какое могло бы понравиться Евгению. Брызнула на волосы духами, посмотрелась в зеркало, потом, накинув пальто, вышла из квартиры.
Она приехала в больницу вовремя.
— Да, к Фомину можно. А вы кто? — администратор придирчиво оглядела Марину.
— Я жена. Гражданская, — уточнила та.
— Развелось тут вас! Столько баб у нас ни к одному больному не ходит! — заворчала женщина в окошке, но пропуск выписала.
Фомин опять лежал один пустой палате, было темно и тихо. Марина уверенно прошла вперед, встала так, чтобы он её сразу заметил.
Евгений открыл глаза, прищурился. Голова раскалывалась, стучало в висках, ныли все зубы, а шею будто сдавили железным обручем, не давая повернуться.
— О! Какие люди! — прошептал он. — Чем обязан?
Марина подошла ближе.
— Нам надо поговорить, — тихо сказала она.
— Твой сынок тоже так сказал. Это закончилось плохо, — усмехнулся Фомин. — Так о чём говорить будем?
— Забери заявление, Женя! Не надо, ты отомстил, я поняла всё, ты сильный, ты всевластный, ты меня «сделал», — она скривилась. — Теперь хватит, а…
— О, как мы заговорили! А помнишь, Маринка, когда ты на меня заяву накатала, я тоже просил тебя отозвать её… Ты меня выгнала. Тогда я сказал тебе, что…
— Что однажды я приползу к тебе на коленях, прося о пощаде.
— Да. Помнишь, значит? Боже, как голова болит! Говорят, какая–то гематома… Ну, давай! — улыбнулся он.
— Что? — растерянно переспросила она.
— Ползи.
Жалкий, с ходящими от боли желваками, красными глазами и совершенно разбитый, он с удовольствием наблюдал, как Марина, держась за стену, опустилась на колени и стояла так, опустив голову. Она была прекрасна даже сейчас, сломленная, поникшая, уставшая и растерянная. Фомину вдруг стало противно от самого себя. Сейчас не она была унижена, им, а наоборот…
— Молодец! — прохрипел он, пытаясь скрыть своё смущение. — Ты всегда была пресмыкающейся.
— Ради сына, Женя, ради нашего с тобой сына я готова на многое. Ради тебя и пальцем бы не пошевелила. А для Алёши – всё.
Евгений застыл, забыв опустить голову на подушку. Перед глазами плыли черные точки, в ушах звенело.
— Лёшка мой? Да… Мой сын пришёл сводить со мной счёты… Забавно… И я его хотел сгноить… Встань! — вдруг закричал Женя, — а ну встань быстро! Никогда, слышишь, никогда, ни перед каким мужчиной не вставай на колени! Ты птица слишком высокого полёта, чтобы тратить на нас время… Я ненавижу тебя, Маринка, но ты единственная, кого я всю жизнь хотел видеть своей. Не женой, не люблю эти условности. Но своей… Обладать таким сокровищем – поистине царское роскошество.
Марина послушно встала.
— Голову я разбил уже потом, так и скажу следователю. Потом, слышишь, когда с какой–то компанией подрался. Не помню их. Заявление заберу. Позвони следователю, у меня телефона нет…
Марина набрала номер, стояла рядом и слушала, как Женя разговаривает с Егором Николаевичем, потом медленно, осторожно провела рукой по перебинтованной голове мужчины, коснулась щеки, с удивлением почувствовала на своей ладони слезу.
— Я так устал, Маринка… Как же я от всего устал…
Она наклонилась и, прошептав «спасибо», поцеловала его. Сегодня они переступили через своё прошлое, всё искуплено, исцелено и забелено. Надо жить дальше…
… Фомина выписали через неделю, отправили долечиваться в санаторий. Дело прекратили, Алёша вернулся домой, избежав наказания. Не узнай Евгений, что это его сын, парень бы, возможно, сел. Не было никакой другой компании, не было другой драки. Был только Алёша и его отец, ночь и пустой переулок. Но это останется тайной навсегда…
Благородство Жени объяснялось лишь тем, что кроме Маринки и теперь вот Алёши у него на этой земле не было никого, ровным счётом никого. Ни родителей, ни друзей. Родителей одного за другим похоронил три года назад, друзья не выдерживали его тяжелого характера, старались держаться подальше. А Марина… Она есть, и теперь этого достаточно.
Фомин очень надеялся, что Алёше не передалась его вспыльчивость. Как–то он встретил сына на улице, попросил минуту поговорить. Алексей нехотя согласился. Всю жизнь за шестьдесят секунд не расскажешь, пришлось задержаться на час. Алёша слушал молча, угрюмо, Женя говорил тихо, но легко, раскрывая душу. Это было странно – говорить что–то сыну…
— Ты любил её? — спросил напоследок Алёша.
— И сейчас люблю. Но в твоей жизни я больше не появлюсь. Ты уж не подведи маму, ладно? — Женя похлопал парня по плечу и ушёл…
… Зинаида дня через два после всех событий неожиданно пришла к Марине в гости, сначала молчала, складывая «гармошкой» салфетку на столе, потом просила прощения, рассказала, как пришла к Фомину в больницу, а он запустил в неё супом, как потом плакала, а муж не мог понять, почему.
— Я совсем глупая, да? — спросила Зина наконец.
— Нет, Ты просто умеешь мечтать. Завидую тебе… А давай погадаем, а? Ты же помнишь, как раньше! — встрепенулась Марина. — Свечи зажжём, карты, что там еще нужно?
Зина кивнула.
Алешку вытолкали с тарелкой в комнату, когда он сунулся, было, поужинать. Карты предсказали Марине скорое приятное знакомство, Зинаиде – долгую дорогу. Сбылось. Зинка отправилась с мужем в путешествие по Вьетнаму, А Марина познакомилась на выставке с мужчиной, Олегом Прокоповым. Фотограф, редактор одной художественной газеты, он осторожно наводил мост между их жизнями, приглашал на свидания, пытался подружиться с Алёшей. Тот сначала упирался, но лёд тронулся, когда Олег подарил ему один из своих фотоаппаратов.
Алешка стал спортивным фотографом, делал потрясающие снимки людей на пике физических и эмоциональных перегрузок, уставших или восторженных, растерянных или безумно–счастливых. Парень и сам с головой ушёл в спорт, выплескивая туда всю энергию, которая у отца вызывала только всплески злости. Алексей смог изменить свою судьбу, как и просил его отец когда–то…
Марина и Олег поженились через два года, скромно расписались и поехали в ресторан. За одним из столиков, в уголке, Марина увидела Женю. Он кивнул ей, приподнял свой бокал и выпил до дна. Он пил за неё, за её счастье, которое чуть не разбил, за себя…
