— Звонил начальник, — объявил он, и это прозвучало как гром среди ясного неба. — Мне нужно на работу. Отказаться не могу. Я ненадолго.
— На работу? Сейчас?! — Табя смотрела на него во все глаза, не веря услышанному.
— Так получилось, Тань, — он устало вздохнул. — Постараюсь быстро.
Он уехал, оставив ее одну с Машенькой, Пашей и своими разрывающими душу сомнениями. И с этой огромной, потрепанной спортивной сумкой Паши в прихожей, как немой укор.
День тянулся бесконечно. Машенька, быстро освоившись с новым “братиком”, таскала Пашу за собой по всей квартире, показывая игрушки, вовлекая в свои незамысловатые игры. Паша был тихим, почти незаметным, но послушно следовал за ней, иногда даже несмело улыбаясь.
А Таня ходила как тень. Она готовила, убирала, отвечала на вопросы Машеньки, но все это делалось механически. Внутри бушевала буря. “Почему? Ну почему у всех как у людей, а у нас вот так? За что мне это?” – стучало в висках. Боль от обрушившейся правды смешивалась с непонятной, ноющей жалостью к этому молчаливому мальчику с глазами старичка.
Голос сердца
После обеда раздался звонок в дверь. На пороге стояла ее мама, Нина Семеновна. Она всегда приходила без предупреждения.
— Привет, мамочка, — Таня постаралась улыбнуться.
— Что у тебя с лицом? Мало спишь? — мать прошла в квартиру, хозяйским взглядом окинув прихожую.
И тут из детской выбежали Машенька и Паша.
— Бабуля! — Машенька бросилась к ней.
Нина Семеновна обняла внучку, а потом ее взгляд зацепился за Пашу, который замер у дверного проема.
— А это… чей мальчик? — спросила мать, с некоторым удивлением оглядывая незнакомого мальчика, а затем взглянув на Таню.
Таня, собравшись с силами, рассказала. Коротко, сбивчиво. Про Андрея, про Олю, про Пашу.
Лицо Нины Семеновны каменело с каждым словом. Когда Таня закончила, мать посмотрела на нее тяжелым, осуждающим взглядом.
— Ты в своем уме? Взять чужого ребенка? Наследника любовницы? Таня, опомнись!
Они сидели на кухне. Мать говорила резко, безапелляционно.
— Его нужно отдать. В детский дом. Куда угодно. У вас своя жизнь, свои дети еще будут. Зачем тебе этот груз? Эта обуза? Ты подумала о Машеньке? О себе? Андрей прибежал, притащил, а тебе расхлебывать? Он мужчина, ему что… А ты женщина! Ты должна думать о своей семье!
Слова матери били наотмашь, попадая в самые больные точки, усиливая ее собственные сомнения. Таня молчала, чувствуя, как внутри все сжимается от отчаяния. Может, мама права? Может, так действительно будет лучше для всех?
В этот момент дверь на кухню тихонько приоткрылась. Вошли Машенька и Паша.
— Мама! Смотри, что я нарисовала! — радостно воскликнула Машенька, подбегая к Тани и протягивая ей листок.
На рисунке было солнышко, большой дом и рядом стояли четыре человечка.
Таня сдавленно выдохнула, глядя на рисунок дочери. В этот момент Паша тоже протянул ей сложенный листок. Таня взяла его. На рисунке были папа, мама, Машенька и он сам, взявшись за руки. Семья.
Мальчик поднял на нее свои огромные, серьезные глаза. Машенька рядом сияла, гордясь своим творением. Таня посмотрела в сияющие глазёнки дочери, потом в полные тревоги глаза мальчика. И вдруг увидела их обоих. Своих. Не своих. Но таких беззащитных.
Таня притянула их обоих к себе и крепко обняла. Паша замер на секунду, а потом несмело обхватил ее руками за шею. Машенька привычно прижалась с другой стороны. В этот момент, обнимая их обоих, Таня почувствовала небывалую силу и ясность. Решение пришло внезапно и бесповоротно.
Нина Семеновна, наблюдавшая за этой сценой, вдруг побледнела. Взгляд Тани, ее объятие – мать сразу поняла, что произошло. Поняла, что Таня решила.
Дети, почувствовав, что объятия закончились и взрослые снова собираются говорить о чем-то непонятном, тихонько выбрались из Таниных рук и убежали обратно в детскую.
Как только дверь за ними закрылась, Нина Семеновна взорвалась.
— Ты что творишь?! — голос ее стал еще резче, почти визгливым. — Ты совсем с ума сошла?! Он разрушит твою жизнь! Твой брак! Подумай о себе! О дочери!
Но, увидев, что ее гневные выпады не действуют на решительно застывшую Таню, Нина Семеновна сменила тактику. Яростный напор уступил место жалостливым причитаниям. Она подсела поближе к Тане и заговорила прямо в её ухо тише, почти умоляюще, пытаясь теперь надавить на самые больные точки: “Отдай его доченька, он чужой, ты разрушишь свою жизнь…”
Слова матери хлынули потоком, но они больше не били наотмашь. Они только усиливали ту решимость, что только что родилась в Тане. Она резко вскочила из-за стола.
— Мама, хватит! Пожалуйста, замолчи! — Голос Тани был низким, дрожащим от напряжения и гнева. В порыве она ударила ладонью по столу. Чашки на столе подпрыгнули, одна упала с края и с грохотом разбилась о пол.
Таня выпрямилась, глядя прямо на ошарашенную мать.
— Паша останется с нами! — воскликнула она, и в этом крике была вся боль, весь страх и вся внезапно обретенная решимость. — Теперь он мой сын!
Нина Семеновна задохнулась от возмущения, открыла рот, чтобы возразить, но Таня не дала ей ни единого шанса. Ее взгляд, ее поза, разбитая чашка на полу – все говорило о том, что это конец спора.
Мать смотрела на нее несколько мгновений, потом фыркнула, резко встала и, ничего не говоря, вышла из кухни, а через минуту хлопнула входная дверь.
Таня осталась стоять посреди кухни, глядя на осколки разбитой чашки и чувствуя, как дрожат руки и ноги. Внутри была странная смесь опустошения и небывалой силы. Она сделала свой выбор. Громко. Резко. Необратимо. Этот мальчик с его рисунком семьи, ее дочь с рисунком их общего будущего – они стали ее ответом.
Ну что, друзья, как вам такой сюжет? История, конечно, непростая, и мне очень хочется узнать, какие мысли она у вас разбудила. Не молчите – жду ваших мнений в комментариях!