Катя со свекровью и в Казахстане не очень близка была, поэтому на теплый прием и не надеялась. Хорошо хоть переночевать пустили, а то совсем печальная поездка бы вышла.
Бабушка Олесю обнимала, фальшиво улыбалась и все удивлялась, как она выросла, какая стала большая и красивая. Дед молча смотрел телевизор, будто не замечая нежданных гостей. Он всегда такой был, бирюк бирюком. Хмурый, угрюмый, неразговорчивый.
Олеся тогда увидела фотографию отца за стеклом в серванте. Красивый, загорелый, с широкой улыбкой и счастливыми глазами, он прижимал к себе двух белокурых малышек. Совсем еще маленькие, годика по 3 им. Эти девочки обнимали папу за шею, и тоже улыбались. На плече у папы сидел большой, разноцветный попугай.
Олеся заплакала. Это ее папа. Это ее он должен вот так обнимать. Это ей он должен вот так улыбаться. Широко, открыто. Это ее он должен держать на коленях. Она, Олеся, а не эти противные девчонки должна обнимать за шею папочку, обвивать его своими руками и прижиматься к нему. Она, она, она!
Бабушка, увидев, куда смотрит Олеся, быстро убрала фотографию. Просто сунула ее в книгу, и с шумом захлопнула сервант. Так, что аж стеклянные дверцы задребезжали.
Взрослые долго о чем- то разговаривали на кухне. То срываясь на крик, то переходя на шепот. Олеся целых 2 раза подходила к маме и шептала, мол, я кушать хочу, но та отправляла ее смотреть телевизор. В конце концов дед не выдержал, взял Олесю за руку, и повел на улицу.
-Ты пельмени любишь, Олеська? Пошли в пельменную, а то с этими бабами с голоду помрем. Пока это они языки свои вдоволь начешут! Я тоже голодный, аж в животе уже урчит. Слышишь, как громко?
Урчание дедова живота Олеся не слышала, зато слышала, как громко урчит ее живот. Особенно сильно он заурчал после того, как дед сказал про пельмени.
В пельменной было шумно, тесно, громко, и очень вкусно. И почему это заведение называется пельменной? Тут же кроме пельменей столько всего, аж глаза разбегаются.
Олеся с аппетитом уплетала пельмени, и глядела на деда. И ничего он не голодный! Взял себе томатный сок и графинчик. Пил из графина, морщился, и следом делал большой глоток сока.
-Ты ешь, ешь, Олеська. Чего квёлая такая?
Что значит это смешное слово- квёлая, Олеся не знала, но после еды ее разморило. Сидела она на деревянной лавке, откинувшись на спинку, и дремала. Дед, допив свой графинчик, потрепал Олесю по голове, мол, эх ты, горемыка ты моя! Пошли, поди уж разобрались бабы- то? Поди уж угомонились?
Олеся даже не помнила, как они с дедом дошли до дома. Проснулась она уже под утро, когда мама суетилась, красила заплаканные глаза.
-Проснулась, дочь? Ты прям как чуяла, что я тебя сейчас будить буду. Иди умывайся, и на вокзал поедем.
Когда Олеся проходила мимо этого серванта, она, сама не зная зачем, тихонько открыла его, и достав фотографию отца из книги, сунула ее себе под футболку.
Уже потом, когда приехали они с мамой домой, часто смотрела Олеся на фото своего отца, представляя, что это она рядом с ним, что это ее он обнимает, и ей улыбается.
Мама про отца больше не заикалась. Словно вычеркнула она его из своей жизни в один момент. И только когда подросла Олеся, когда стала взрослой, рассказала ей мама, что папа просто променял их, её и маму, на сытую, вольготную жизнь. Что тогда, когда приехал он в Россию, встретил женщину. Вполне состоятельную, обеспеченную, со связями, и просто продался. Зачем ему решать проблемы жены и дочки, когда есть женщина, которая сама умеет всё решать? И девочки эти- её дочки, которые стали дочками ему. Что её, Олесю, свою родную девочку, свою кровинку, он вычеркнул из своей жизни ради чужих детей, ради сытой жизни.
Ничего, наладилась жизнь и у Олеси с мамой, и у бабушки с дедом. Мама вышла замуж, родила ещё одного ребёнка, сына. Но никогда ни она, ни её муж, который стал Олесе не отцом, не отчимом, но очень хорошим другом, никогда они не делили детей на чужих и общих. Если ругали, то за дело. И хвалили даже за малейшие достижения. И родители отчима относились к Олесе хорошо.
Своих бабушку и деда по отцу никогда в жизни больше не видела Олеся. Правда, когда Олеся заканчивала школу, бабушка ни с того, ни с сего вдруг вспомнила, что есть у неё внучка, и стала заваливать её письмами. Звала в гости, мол, приезжай, хоть поглядим мы с дедом на тебя. Приезжай летом, отец твой в отпуск приедет, один. Тоже тебя увидеть хочет, соскучился сильно.
Олеся поначалу загорелась. Хотелось ей съездить, посмотреть на отца, на бабушку и деда. Мать с отчимом не отговаривали её, только молча вздыхали, и разговаривали между собой о том, что всё это неспроста. С чего вдруг через столько лет воспылали они к ней любовью?
К лету Олеся перегорела. Много думала она. Ехать или нет? Может, если бы отец написал ей, то поехала бы, не раздумывая, а так- зачем? Ни разу за все годы не слышала она его голоса. Ни разу не написал он ей ни строчки. Только копеечные алименты платил, да и то через раз.
Много лет прошло с тех пор. Выросла Олеся, уже и дети у неё большие, и мама не молодая. И бабушки, родители мамы и отчима, стали совсем старенькие, а дедушки ушли туда, откуда не возвращаются, оставив женщин одних.
И вдруг, ни с того, ни с сего, вспомнил папа, что есть у него дочь. Да не просто вспомнил, а по делу важному через маму обратился. В соцсети нашел ее, написал письмецо слезливое для доченьки.
Жить ему осталось два понедельника, он одинокий больной мужчина с нехорошим диагнозом. Случись что, и похоронить с почестями его будет некому. Я, мол, Олеся, признаю, что никудышный я отец, и любви твоей не достоин. Не заслужил. Может хоть жалости твоей удостоюсь? Многого не прошу. Досматривать меня не надо, ухаживать за мной тоже не надо. Не хочу тебе обузой быть. Хоть похорони меня по человечески, а то как собаку ведь зароют! Никого у меня нет кроме тебя, одна ты у меня, дочь. Других детей не случилось, а тем, что всю жизнь воспитывал, не нужен я оказался. Как заболел, так и вышвырнули меня, что кота лишайного. И не смотри, что на моих руках росли, соплюхи такие. Я дом родительский тебе завещал, ты наследница. Хочешь- жить сюда переезжай, а хочешь- продавай. На все твоя воля, доченька, только похорони меня по людски.
Олеся только плечами пожала. И зачем ей это наследство с довеском? Нет уж, пусть сам решает свои проблемы. Не поедет она его хоронить, потому что мысленно давно она его похоронила. Наверное тогда, когда смотрела на ту фотографию, где он, молодой, красивый, и счастливый, прижимал к себе чужих детей. Не было у нее отца тогда, когда он ей был нужен, так зачем сейчас зарубцевавшиеся раны бередить?
И знакомые, и родственники пальцем у виска крутили. И что уперлась Олеся? То ли сложно ей человеку похороны организовать? Зато дом в наследство получит. Что ни говори, а пара- тройка миллионов на дороге не валяются. Деньги нужны всем и всегда.
Только не нужен оказался Олесе ни отец со своими похоронами, ни дом его. Даже глядеть на него ей не хотелось, не то, что похоронами заниматься. В случае чего на земле никто его не оставит, и без нее похоронят. Кого обнимал в детстве, пусть те и оплакивают его.
Ни мама, ни отчим Олесю переубеждать не стали. Она взрослая женщина, и сама знает, что ей делать. На нет и суда нет. Муж Олесин тоже промолчал. А другая родня да знакомые пусть что хотят, то и думают. Легко рассуждать, когда сам в такой ситуации не был. Чужую беду и руками разведу.
Только Олеся как в воду глядела, когда решила от наследства отказаться. Довесок- то там оказался ого-го какой. Дом- то в залоге у банка оказался, и сумма кредита немалая. И просрочка платежей уже приличная.
Про это отец в своем слезном письме культурно промолчал. Может запамятовал про это папа, а может намеренно смолчал, чтобы дочку раньше времени не спугнуть. Мы этого уже не узнаем. Как и то, на что Славик брал такую большую сумму в кредит.
И нет, не стыдно Олесе. Она уже и думать забыла и про мужчину этого, что отцом звался, и про дом этот. И хоронить не поехала.
И не злая она. И не злопамятная. Просто чужой он для нее, вот и вся петрушка. Посторонний человек. То, что он дал ей жизнь, совсем не делает его отцом. Она и знала- то его всего 8 лет. За что боролся, на то и напоролся. Ну или как аукнется, так и откликнется. Тут кому как нравится.