…

– Ах, ну да, – усмехалась Надя, – конечно! Ты же у нас простой инженер! Откуда у тебя деньги на доставку!

– Вот именно, – отец пытался свести все в шутку, – вот ты вырастешь, выйдешь замуж за богача, будет у тебя еда из доставок. Может быть, даже повар свой личный будет.

– Будет, – уверенно отвечала Надя, – потому что я питаться как на помойке не собираюсь. Ты уж какую-нибудь бабу себе завел, что ли, чтобы готовила тебе. А-то худой такой, серый как мышь.

– Так я и завел, – снова отшучивался отец, – тебя. Ты же женщина в каком-то смысле этого слова. Может, попробуешь приготовить что-нибудь?

– Ага, сейчас, разогналась, – Надя фыркала, – я тебе в служанки не нанималась. Сам готовь. Я лучше лапшу себе куплю в коробке.

– От нее толстеют, – подметил Павел Петрович, а Надя бросила на него уничтожающий взгляд.

– Лучше быть толстой, но зато вкусно есть, чем быть худой и такой как ты.

Надя раздражалась с каждым днем все больше и больше, жизнь с отцом казалась ей невыносимой. Ей хотелось сбежать, только вот бежать было некуда. Отчим с братом уехали, матери больше не было, а других родственников у Нади не имелось.

На летних каникулах в гости к Павлу Петровичу приехала его младшая сестра. Надя была удивлена, она совсем забыла о том, что у ее отца вообще имелась сестра. Лидия Петровна работала в школе учительницей начальных классов, была моложе своего брата на десять лет, ей было двадцать четыре года, и в отличие от своего брата, она была яркой и бойкой.

– Ты почему так разговариваешь с отцом? – сразу спросила Лидия, понаблюдав за племянницей пару дней. До этого молчавшая, подавшая вдруг голос тетка смутила Надю.

– А вам какое дело? – спросила Надя, хмурясь.

– В смысле – какое дело? Вообще-то я – его сестра. А ты – сопля зеленая, чтобы позволять себе так общаться со взрослым человеком.

Надя почувствовала, что краснеет. Какая-то молодая клуша из провинции будет ей еще замечания делать! Лидия была старше Нади всего на девять лет, а вела себя так, как будто была старше лет на двадцать и опытнее в десять раз.

– Это наше с ним дело, к вам не имеет никакого отношения.

– Уж конечно! – рассмеялась Лидия Петровна. – Ты перестань из себя мать корчить, взяла от нее самое худшее из всего, что могла в принципе унаследовать.

Надя еще больше покраснела. Она считала себя такой же умной, острой на язык и, конечно же, красивой, как и Анна Васильевна. А теперь эта клуша заявляет ей о том, что единственное, что унаследовала от матери Надя – это злость на отца? Вот еще!

– Не надо со мной так разговаривать, – сказала Надя, – со своим братом так говорите, а при мне лучше помалкивайте.

Лидия Петровна сделала строгое лицо, но Надя не обратила на это внимания. Пусть эта учительница своим лицом учеников пугает, а Наде глубоко наплевать на ее строгую физиономию.

– Слушай, ты, зелень, ты почему себя так ведешь? Павел тебя от детского дома спас, не стал отказывать тебе в приюте, хотя сто раз мог так сделать, а ты ведешь себя как последняя дрянь!

Надя возмутилась:

– Какой детский дом? Вообще-то он мой отец, это его обязанность – взять меня к себе.

Лидия усмехнулась:

– Это Анька всем говорила о том, что Паша – твой отец, а на самом деле это еще никем не доказано. Твоя мамаша, кстати, была в молодости, да и в зрелости, не очень-то разборчива, прыгала из койки в койку, думала не головой, а другим местом. Поэтому Павел не имеет к отцовству никакого отношения, разве что на бумаге. И брать тебя к себе после смерти твоей матери был не обязан, а сделал тебе огромное одолжение.

Надя побледнела. Она прям ощутила, как кровь отлила от лица после слов тетки. Что она несет?

– Что вы такое болтаете?

– А что? Мой брат никогда бы тебе этого не сказал, а мне уже порядком надоело смотреть и слушать, как ты себя ведешь. Паша не заслуживает такого отношения к себе, тем более, от посторонней девчонки.

Надя открыла рот, чтобы что-то ответить, но в этот момент домой вернулся Павел Петрович. Надя бросилась к нему:

– Что такое говорит твоя сестра?

– Что говорит моя сестра? – весело спросил отец.

– Говорит, что я – не твоя дочь.

Надя всматривалась в лицо отца и понимала, что Лидия не шутила и не врала. Лицо отца изменилось, улыбка сползла с губ, он строго и многозначительно посмотрел на свою сестру. Лидия продолжала сидеть за столом, пила чай и делала вид, что ничего не произошло.

– Лида, кто тебя за язык тянул?

– Надя тянула, – ответила та, – ты слышал со стороны, как она с тобой разговаривает? Ты понимаешь, что она считает тебя тряпкой, как считала некогда Аня? А знаешь, почему она считала тебя тряпкой? Потому что ты глотал все ее измены, терпел ее унижения, прощал все ее косяки. А теперь то же самое происходит и с этой девчонкой. Только Аню ты любил как женщину, а эта девчонка… Она ведь тебе чужая, она тебе никто.

– Я – никто? – пробормотала Надя, ощущая внутри глухую пустоту.

– Я – твой отец, – сказал Павел Петрович серьезным тоном, – по документам, по сути, по праву. Я – твой отец, точка.

– По документам – да, – снова встряла Лидия, – а по сути – вы чужие люди. Аня нагуляла ребенка, а ты принял его. Потом она умерла, а девчонку спихнули тебе.

– Лида, прошу тебя, – взмолился Павел Петрович, – замолчи. Ты приехала ко мне для чего? Чтобы со мной повидаться и к матери на могилку сходить? Или чтобы правду-матку рубить, о чем тебя никто не просил?

– Давно надо было все рассказать этой девчонке. Она из тебя веревки вьет, а ты ей это позволяешь.

Надя молчала. Молчала и слушала разговор двух взрослых, про себя понимая, что не является для них родной. Она чужая. Молча ушла к себе в комнату, закрылась там, упала на кровать, тихо заплакала.

Через несколько минут в комнату вошел Павел Петрович.

– Надюш, ты чего? Не плачь, ничего же не изменилось.

– Все изменилось, – ответила она, – я никто.

– Это я никто, – сказал отец, – ты ведь сама так говорила. Говорила, что я чужой, что ты меня не любишь, что живешь со мной только потому, что так нужно. Так и будет дальше.

Надя подняла лицо и посмотрела на Павла Петровича. Она вспомнила обо всем, что говорила ему, и ей вдруг стало ужасно стыдно перед ним. Он, не являясь ее родным отцом, забрал ее к себе, воспитывает, кормит, поит, одевает, дал ей кров, терпит ее оскорбления, а она… Боже, какой стыд!

– Нет, я так не хочу, – шмыгнув носом, произнесла Надя, – я не смогу жить тут, зная, что я – чужая.

– И что ты сделаешь? По документам ты – моя дочь, уже ничего не изменить.

Надя опять заплакала. Ей было стыдно перед этим невзрачным мужчиной, которого она презирала и считала слабаком, и который, на самом деле, оказался таким сильным, что взял к себе ребенка, который был ему неродным. Как же сильно он, наверное, любил свою жену.

– Почему ты забрал меня? Ты ведь знал, что я неродная? – Надя хотела разобраться, ей было это просто жизненно необходимо.

– Потому что ты моя дочь, – улыбнувшись, ответил Павел Петрович, – и никто не смеет с этим поспорить. Когда ты родилась, я сразу понял, что ты – мой ребенок, а уже потом, когда Аня заговорила о том, что родила тебя от какого-то другого мужчины, для меня это было неважно. Я воспитывал тебя как свою дочь, я тебя любил, я дал тебе свою фамилию, отчество, я и есть твой отец.

– Ты ее ненавидишь, да?

– Нет, – просто ответил Павел Петрович, – просто Аня была такой. Ветренной, легкой, любила мужское внимание и хотела всегда быть в его центре. Ей нравилось нравиться, а я поначалу злился, ревновал, бесился, а потом понял, что этим все равно ничего не изменю. Да и второму мужу она изменяла, все об этом знали. Слишком уж непостоянной была твоя мать, прожила короткую, но очень яркую жизнь.

– Ты ее любишь, значит? – спросила Надя.

– Нет, уже не люблю, – ответил Павел Петрович, – все сроки давности истекли, да и сделала она мне много плохого, чтобы чувства все еще оставались. Но я ею всегда восхищался, а еще знал, что она – мать моей единственной дочери.

Надя кивнула, потом вытерла слезы:

– Прости меня за то, что я позволяла себе так с тобой разговаривать. Теперь такого не будет.

– Ох, уж это моя сестрица, – Павел Петрович покачал головой, – если бы не она и не ее желание резать правду… Я просил ее не говорить тебе, но она не удержалась. Лида никогда не любила Аню, ее и мать моя не любила, поэтому не позволяла переезжать в ту квартиру, которая и стала самой главной причиной для ссор с твоей матерью. В общем, все уже давно осталось в прошлом, и я хочу забыть все плохое.

– Я тоже, – сказала Надя, – я постараюсь измениться.

В ту ночь Надя очень плохо спала, постоянно крутясь с боку на бок и вспоминая слова матери. Как же вызывающе себя вела Анна Васильевна, а Наде казалось, что мать была смелой и уверенной в себе. Она унижала мужчину, который любил ее, за счет него самоутверждалась, а, как оказалось, еще умудрялась ему изменять и совсем не ценила свой брак. Наде было стыдно за мать, а еще было стыдно за то, что она брала с нее пример. Сколько страшных, некрасивых, несправедливых слов было сказано в адрес Павла Петровича! Сколько негатива было вылито, сколько неприязни и раздражения накоплено с годами. Прав был отец, про все плохое нужно было обязательно забыть.

С утра Надя столкнулась на кухне с Лидией Петровной. Тетка посмотрела на Надю вызывающе:

– Ну что, вправились мозги на место?

Надя хотела ответить грубо, но передумала.

– Вправились. Спасибо вам за правду.

Лицо Лидии Петровны вмиг смягчилось:

– Не надо так разговаривать с Павлом, он этого не заслуживает. Мягкий человек, безотказный и очень добрый, он и без твоей грубости пережил слишком много плохого. Одна твоя мать чего стоит. Пожалей его и поблагодари за то, что забрал тебя к себе.

– Я так и сделала, – ответила Надя, – я благодарна ему за все.

В кухню вошел Павел Петрович с неизменной улыбкой на лице:

– О чем болтаете, девчонки?

Надя вдруг улыбнулась ему в ответ:

– Тебе бутерброд сделать, папа?

Лицо отца дрогнуло, как будто он услышал нечто такое, от чего хотелось не то плакать, не то счастливо смеяться. Лидия, стоявшая рядом, слегка усмехнулась, но промолчала.

– Сделай, дочка, – ответил Павел Петрович, и Надя почувствовала себя лучше. Она нужна ему! Он назвал ее дочкой! Нет, все плохое точно нужно было забыть. А еще учиться по-новому относиться к этому человеку, оказавшемуся самым близким для нее, пусть и неродным.

Автор: Юлия Б.