Народ как с ума сошёл, грузили санки с горой, шуровали тут целыми семьями. А Нина одна. Заволновалась, что сейчас ходку всего одну домой сделает, вернётся, а нет уж дров.
Нагрузила полные санки и домой почти бегом. Там выгрузила, подтащив сани к крыльцу, бечёвку схватила и опять к лесу. Нагрузила вторые, опять домой. Руки-то в варежках, а про ноги и думать забыла, быстрей бы, пока не все дрова разобрал народ.
И вдруг видит навстречу ей мальчонка лет семи санки везёт, да и перевернул прям перед ней дрова в сугроб. Видать, мать нагрузила, а он не справился.
– Давай я тебе помогу, давай, на мои клади. А ты иди к матери, нагружай опять, я свезу к вам, подмогну тебе.
Мальчонка обрадовался:
– Наш во-он дом, где крыша кривая, третий сзаду, – и опять побежал к лесу.
А Нина повезла дрова к себе. Мальчик был из эвакуированных, ни он её, ни она его не знали. А потом опять его встретила, уж ближе к лесу, а он ей:
– Теть, а может подмогнёте опять?
– Подмогну…, – она быстро переложила дрова к себе на санки и опять – домой.
Больше мальчонку она не видела, да уж и бояться стала. Несколько ходок получилось сделать самой.
– Эх, давай давай девка, беги, иначе не успеешь по-новой, заморозишь красоту, – орал дядька-лесоруб.
Вот только, когда отогрелась дома, когда ноги загудели неистово, поняла – обморозила. Они пошли белыми пятнами, закололи иглами и онемели от жуткой боли.
Бросилась она к тому углу, где раньше у бабки мужа стояли иконы, которые пришлось спрятать в сарае, и стала молиться:
– Господи, не дай околеть! Кто ж без меня дочку вытянет? Господи, помоги! Отведи болезни. Потом ноги возьми, потом, вот только дочь вырастить дай, зиму пережить дай!
Она молилась и плакала, била поклоны и стонала от боли.
О мальчишке, которого почему-то она про себя назвала Митей ( слышала от кого-то из эвакуированных это имя), она Богу не сказала. Но про себя думала – за него наказывает. За Митю эвакуированного.
Бог услышал. На губах и глазах вскоре вылезли чиряки. Но разве это болезнь!
Главное – ноги отошли и сама не свалилась. Дрова спасли.
Мите на глаза она старалась не попадаться, мало ли, хватились же, чай, дров. Это он по-глупости и наивности не догадался, что тётка не помогает ему вовсе, а наоборот – ворует. А родители? Вдруг признает да пальцем покажет.
Но вскоре его семья уехала из деревни вовсе. А Нина никому в своей жизни этот случай так и не рассказала. Вот только сама ещё долго вспоминала этот свой грех.
На исповеди была в церкви и тоже мимо этого случая прошла, как будто и не с ней было.
Но никогда больше не хитрила. Как такая где возможность появлялась, сразу этот случай в голове – Митя. Честно жизнь жила, порядочно.
А сегодня всё совпало. Вот он – сон, где дров столько, хоть ешь. Вот они ноги, которые так окоченели, что выть хочется. Но выть не получалось.
Вернулась дочь. Началась суета. Она позвала соседа, мать водрузили на койку. Та показывала на ноги, а дочь никак не могла понять, что она хочет.
– Да потерпи, мам. Сейчас врач приедет.
Мать махала руками, что-то объясняя.
– Что? Я вижу, что ног не чувствуешь….Что? Я не понимаю.
Наконец дочь догадалась дать матери ручку и блокнот. И та нацарапала “грелка”.
Ноги запихнули в электрогрелку – валенок, постепенно по телу начало расходиться тепло и Нина уснула.
Во сне по их сегодняшнему летнему двору ходил весёлый Митя. Так явственное его видела. Он собирал поленья на санки. Он пробовал их катить, но было лето и санки не ехали. А он смеялся от этого и смотрел на Нину.
– Мам, мама! Проснись, пожалуйста! Врач приехала.
– Нина Егоровна, что случилось? Ответить можете?
– Могу, – слабо сказала Нина.
–Ох ты! – ахнула Полина, – Так ведь мычала, вообще не говорила, это как же…
– Ноги чувствуете? – врач пощипывала ногу.
– Чувствую, холодная у вас рука.
– Да это Вы тёплая от грелки.
В больницу Нина ехать отказалась. Обещала лечиться дома. Вскоре она встала на ноги.
– Видать Бог меня простил, Поль.
– Ох, мам, да все мы – грешники. Тебя-то за что прощать? Почти святая …
– И Митя, видать, простил, – задумчиво добавила баба Нина.
– Какой Митя?
– Эвакуированный. Он улыбался мне, Поль.
Пожилая уже дочь Полина слушала рассказ матери и утирала глаза кончиком кухонной скатерти.
– Простил, мам. Точно простил. И боль отпустил.
Автор: Рассеянный хореограф