Слишком уж плохо они расстались три месяца назад.
— Пустишь? — Ольга убрала палец с кнопки, посмотрела на Лену каким-то больным взглядом.
Та посторонилась:
— Проходи…
Ольга сидела за кухонным столом. Поздний ноябрьский рассвет только-только зарождался. Сумеречный, холодный, тоскливый.
— Не включай свет, — попросила Оля.
Лена повиновалась. Чтобы поставить чайник на плиту, скудного серого света из окна вполне хватало. А большего и не нужно. «Не хочет, Ольга, чтобы я видела ее такой… Потерянной? Раздавленной?» — думала Лена. Но с расспросами не лезла. Понимала: не ко времени это. Захочет, сама расскажет. А она обязательно захочет, иначе бы не пришла к мачехе через три месяца после похорон отца. После тех ужасных похорон…
Ольге было двадцать два, когда ее отец, Борис Валерьевич, решил жениться на Лене. Взрослая, самостоятельная девушка. Она очень любила папу и, конечно, желала ему счастья. Только вот Лене не доверяла. Нет, палки в колеса не ставила, но это недоверие висело в воздухе, просачивалось сквозь ледяную Ольгину вежливость, сквозило в каждом ее взгляде.
Лене было неуютно, хоть она и понимала, что есть у Ольги причины не доверять женщинам.
— Ты уж не обижайся на нее, — просил Борис. — Сильно по Оле предательство матери ударило. Мне и то легче было. Я взрослый. А Ольга подростком тогда была и никак понять не могла, за что она с ней так. Ну пусть влюбилась, уехала… Бывает. Но почему все связи оборвала? Словно пуповину обрезала. Ни звонков, ни встреч…
Я и сам этого не понимал. Ладно, меня она разлюбила, но дочка-то здесь при чем? Внятного ответа от бывшей я так и не получил. Бормотала что-то… Мол, так лучше будет. Оля уже не грудной ребенок: тринадцать лет, как-никак. А ей нужно новую жизнь с нуля строить. И нет для нас там места.
Думаю, это ее новый муж науськал. Не хотел женщину с прицепом брать. Вот и убедил. Хотя как ему это удалось? Не знаю. Она же вроде неплохой матерью была… Выходит, только видимость создавала. Ну да бог с ней. Ушла и ушла. Только вот Ольгу здорово ранила. Ей ведь тогда очень мама нужна была рядом. Все эти женские перемены… когда девочка превращается в девушку. Ну ты понимаешь. Я, конечно, старался как мог. Но, думаю, Оле все равно неудобно было все эти дела с отцом обсуждать.
Как могли, мы справились. Но вот одно с Олей так и осталось на всю жизнь. Не верит она женщинам с тех пор. Даже подруг у нее нет. Так, приятельницы… Меня вот опекает, бережет от новых разочарований, а заодно и от привязанностей.
Борис виновато разводил руками.
— Ничего, разберемся как-нибудь. Она же со мной не воюет, просто тихо недолюбливает. Может, и удастся нам подружиться. Я, во всяком случае, попробую, — говорила Лена.
Но время шло, а дружбы между ними так и не получилось. Лена привыкла к Ольгиной холодной вежливости. Перестала делать попытки пробиться сквозь каменную стену, которую та выстроила между ними.
Через год Ольга влюбилась в Сергея. Переехала к нему, начала подумывать о свадьбе. Борис же после отъезда дочери словно новую молодость почувствовал. Казалось, что второе дыханье у него открылось, словно он вернулся в свою далекую юность. Он работал, как каторжный. Дарил Лене невозможно красивые, дорогие букеты, возил к морю, приглашал в рестораны. Словно пытался наверстать, что-то упущенное.
— Борька, ну что ты творишь? — протестовала она. — Зачем все это?
— Хочу бросить мир к ногам любимой женщины!
— Да не нужен мне весь мир. Лучше бы ты работал поменьше, да себя побольше берег! А то останется твоя любимая женщина одна-одинешенька! — говорила Лена. — Ты уже не мальчик, как-никак.
— Не мальчик, — улыбался Борис в седеющие усы. — Но и не старик! Если верить фильмам, то у женщин в сорок лет жизнь только начинается. А вот у меня она после пятидесяти началась! Чего человеку еще желать? Рядом молодая любимая жена. Дочь взрослая свою судьбу нашла. Остается только жить и радоваться.
Лена была младше Бориса на десять лет. И не считала себя очень уж молодой. Но, черт возьми, как же ей было приятно! Беспокоило только одно: несмотря на всю браваду, здоровье у Бориса было не очень… Сердце покалывало, давление давало о себе знать. Вот Лена и переживала. И не она одна.
— Лен, ты бы папу поберегла, — говорила иногда Ольга. — Беспокоюсь я за него. Оно, конечно, замечательно, что у него второе дыхание открылось. Только вот боюсь я, как бы оно не стало последним.
— Да не слушает он никого, — сокрушалась Лена. — Сто раз его просила не работать столько. Смеется только в ответ. Поверь, Оля, мне его здоровье важнее всех этих морей и подарков. Поговори с ним сама, может, достучишься.
Но и у Оли не получилось угомонить отца.
— Да прекратите вы из меня старика делать! Я еще на твоей свадьбе погуляю, внуков увижу. Да может, мы еще братика или сестричку тебе родим! — отмахивался Борис.
И одно из своих обещаний он выполнил. Погулял на дочкиной свадьбе. Плохо ему стало ночью, после Ольгиного бракосочетания. Может, переволновался, а может, устало его сердце от всех этих, пусть и радостных, перемен в жизни.
Лена спала и даже не слышала, как он встал и вышел на кухню. Там его, видно, и скрутило. Утром она нашла Бориса на полу. Он лежал в теплом солнечном луче, и лицо его было таким спокойным и умиротворенным… Словно сделал человек в этой жизни все, о чем мечтал.
Сколько она рыдала, стоя на коленях, уткнувшись в синюю Борисову майку, Лена не помнила. Она вообще мало что помнила из того страшного дня. Как и из последующих. Что-то говорила, чем-то занималась. Скорая, звонок Ольге…
Та держалась, не плакала. Будто застыла в своем горе, как бабочка в янтаре. Она помогала Лене с похоронами. Молчала. Не сочувствовала сама, но и себя не позволяла жалеть. И только, когда они вернулись с кладбища в опустевшую квартиру, сорвалась:
— Ты! Это ты виновата! За три года спалила человека! Если бы он так не надрывался на работе, если бы не осыпал тебя дурацкими подарками, то жил бы еще и жил!