Девчонке нравилась такая власть, что приобрел над ней Игнат. Это было удобно и хорошо, ей не приходилось ничего решать, рассуждать и сомневаться. Ее как будто просто связали и держат рядом, и пытаться рваться с цепи просто глупо.
Нет, Игната Надя не любила. Она вообще не умела этого делать. Копируя героев фильмов и сериалов, она как будто привечала парня, но никогда не грустила, если его не было рядом, не искала по знакомым, если не приходил ночевать, не устраивала истерик и скандалов. Она была спокойна, потому что не позволяла себе привязываться к нему.
— Да плевать я хотела на вашу любовь! — как–то сказала она, разоткровенничавшись. — Это только мешает, портит людям жизнь. От нее рождаются дети, а их никто и не собирался любить. Моя мать, например, родила меня, а полюбить забыла. Отец вообще теперь живет как во сне, она кормит его таблетками и говорит, что всё хорошо! — Надя пьяно расхохоталась. — Любовь… Она делает тебя слабым, Игнаша! Она тянет все жилы, а потом уже внутри ничего не остается, выжжено, как в пустыне. Мне такого не надо. Не хочу мучиться!
Игнат смеялся в ответ, целовал ее разрумянившиеся щеки и кивал. Он с трудом понимал, что она ему говорит, ему просто нравилось смотреть, как жарко она доказывает свою глупую правду. Это было забавно…
А потом, придя однажды к Игнату, Надя застала у него другую девчонку.
— Привет, — спокойно, пару раз выдохнув, как будто даже с улыбкой, сказала Надежда, — я вещи свои заберу.
— Валяй, Надюха! — радостный от того, что не будет скандала, прошептал Игнат. — Восхищаюсь тобой!
Надя кивнула, побросала одежду в чемодан и ушла. Игнат для нее был никем, таким и останется! Так от чего же больно внутри? От чего же так трудно дышать, и ноги сами собой подкашиваются??
— Опять доверилась, опять размякла, а зря! — кричал внутренний голос.
«Видала, как я её?» — услужливо вынимала на поверхность слова отца память. Так, наверное, и Игнат теперь говорит своей новой девчонке…
Ладно, Надя это переживет, главное больше не верить никому, лепить себя, создавать, добиваться успеха, а все остальные пусть сгинут, без них проще…
Надя успешно окончила институт. Она не стала работать в архитектуре, не проектировала и не создавала свои интерьеры, а устроилась консультантом по организации выставок предметов изобразительного искусства. Свет и тень, место, где картина будет смотреться наилучшим образом, а скульптура покажется во всей своей красе, — это было близко Наде, как будто она играла в кукольный домик, каждый раз создавая для своих игрушек новую вселенную.
Скоро Надежду стали уважать, советоваться, приглашать на известные выставки. Она даже выезжала за границу, сопровождая коллекции современных художников.
А в душе – пустота, спокойная, четко очерченная графитным карандашом пустота, состоящая из света и тени, монохромная и ровная, без намеков на радужные переливы. Так было проще и понятнее. И не нужно было бояться, что кто–то вдруг опять сделает больно…
Кирилл появился рядом с ней внезапно. Он, начинающий фотограф, пришел на выставку, чтобы сделать небольшой фоторепортаж для одного журнала.
— Мужчина, извините, но фото– и видеосъемка запрещена! — Надя, в аккуратном, строгом костюме, стояла перед посетителем и устало качала головой. — Вы, что, читать не умеете?!
— Я репортер. Мне всё можно, — пожал плечами Кирилл и показал висящий на шее бейджик.
— Ваша организация не заявляла о съемке, извините, но так не пойдет. Или вы убираете фотоаппарат, или я вызываю охрану.
— Девушка, вам жалко, если я сделаю пару–тройку снимков этого барахла? — Кирилл насмешливо обвел взглядом экспонаты. — Или они развалятся от вспышки?
Выставка, и правда, была так себе. Сваренные как ни попадя трубы, изображавшие бегущих мустангов и пьющих из реки оленей, вызывали скорее недоумение, чем восхищение, но работа есть работа. Наде велели организовать этот показ, она сделала всё на высшем уровне. И никто, даже этот репортеришка, не испортит ее работу.
— Вы забываетесь. Знаете, вызову–ка я охрану! — Надя направилась к висящему на стене переговорному устройству.
Кирилл закатил глаза, потом убрал фотоаппарат в чехол и смиренно поднял руки.
— Всё–всё! Я сдаюсь! Не нужно никого вызывать!
— Вот и славно! — улыбнулась Надя и ушла в другой зал, где уже толпились зрители…
…А через три дня Надя увидела свои портреты на фоне чудовищных металлических конструкций в журнале.
Можно, конечно, звякнуть в редакцию, спросить с них разрешение на публикацию. Тогда этого наглого парня уволят, а репутация Нади, возможно, не пострадает…
Но Надежда не будет так делать. Кирилл не шел у нее из головы, как будто дразнил, расхаживая в ее снах со своим фотоаппаратом и не слушая запретов.
— Погоди, поиграю я еще с тобой! — усмехнулась Надежда и всё же набрала номер редакции.
— Простите, вы Кирилл Грибов? Нам надо встретиться, поговорить по поводу снимков. Я не разрешала себя снимать, а вы…
Надя говорила сухо и строго, как ученика отчитывала.
— Ну что же, тогда приглашаю вас на чашку кофе, чтобы обсудить возможности компенсации! — весело ответил Кирилл.
… Он принес ей букет пионов на первое свидание. На втрое был букет гортензий, на третье – лилии. Надя каждый раз ждала розы, но эти цветы не любила и была приятно удивлена, что роз ей так и не подарили.
Кирилл позволял Надежде быть независимой, самой платить за себя в кафе, в такси и в магазине, не настаивал, если даже она несла тяжелую сумку. Это озадачивало и смущало девушку.
— Не нравлюсь? — наконец поинтересовалась она.
— Нет, не нравишься.
Надя вспыхнула, но быстро взяла себя в руки.
— Вот и отлично. Люблю свободу, во всем.
— Да, я тоже.
Он не приносил ей завтрак в постель, не подвозил на машине рано утром. Кирилл играл в ее игру, надев маску равнодушия и насмешливого спокойствия.
… В тот зимний вечер Надя поняла, что заболела. Сидеть на работе было тяжело, хотелось лечь, закрыть глаза и… И чтобы мама гладила по лицу, как давным–давно, кажется, в прошлой жизни.
— Подвезти? — из тьмы офисного двора вынырнула фигура Кирилла.
Надя согласилась. Через пять минут она уже спала, растянувшись на заднем сидении и бормоча что–то про своё детство…
…— Надь, на, выпей! Шипучка от жара! — Кирилл тронул спящую девушку за плечо и усадил на диване. — Ты что–то совсем расклеилась.
Надя жадно схватила чашку и выпила всё до дна.
— Вкусно! Что это? И куда мы приехали? — она резко села и огляделась.
По стенам были развешены красивые фотографии, постеры и рисунки на холстах, в квартире было чисто и как–то пусто, минимум мебели создавал иллюзию широкого пространства.
— Это просто чай. Ты у меня дома. Я не знаю, где ты живешь, поэтому пришлось везти сюда.
Надя нахмурилась, потом вдруг встала и подошла к одному фото на стене.
— Кто эта девушка? Твоя бывшая? — осведомилась Надя, усмехнувшись.
— Мммм… Да, мы расстались.
— Давно? Как ее зовут?
Но Надя уже знала ответ на этот вопрос.
— Это Гера. Мы одно время работали вместе, ну и жили…
— Где она сейчас?
— Уехала к родителям, мы не виделись уже пару лет, — пожал плечами Кирилл.
— У нее нет родителей. Она просто сбежала от тебя! — усмехнулась Надежда. — Надо же, на этом снимке она точь-в-точь как на портрете… Танцует…
— О чем ты? Ты ее знаешь?
— Мы жили в детдоме вместе. Она ненавидит меня, потому что одна учительница там полюбила меня, а не Геру. Герка хотела в семью, к той самой даме, но жизнь их развела. А потом и нас… Ха! Забавно, второй раз я отбираю у нее кого–то, хотя сама этого не желаю…
— Ты не поняла. Мы давно не вместе. Просто фото хорошие, я оставил. Гера замужем, у нее двое сыновей.
— Вот она влипла! Смешно – самой вырасти без семьи, но завести свою… Она же не умеет их любить! Ее дети вырастут в неполноценной семье!
— Гера боготворит своих детей и мужа. Она, видимо, навёрстывает упущенное…
Надя хотела еще что–то сказать, но тут почувствовала, как Кирилл обнял ее, как дышит ей в ухо и что–то шепчет, обдавая шею горячим дыханием.
Ладно! Надя позволит себе сегодня быть нежной. Это ничего не значит!..
Но скоро стало значить слишком много. В душе рождалось новое, теплое чувство, сильное и от этого страшное.
Надя пыталась прогнать его, твердила, что с ней такого случиться не должно, но вот случилось…
Наде никто никогда не говорил о любви, а она и не ждала, ей было всё равно. А Кирилл стал особенным. Она ждала от него важных слов, а он тянул, как будто дразнил ее.
Они жили вместе, спорили, мирились, смеялись и дурачились, но ни один не говорил, ради чего всё это.
И тогда Надя испугалась. А вдруг всё закончится, как было с другими? А если Кирилл найдет себе следующую пассию и велит Надежде уезжать от него?
«Видала, как я с ней?» — опять слышала она голос отца и представляла, как Кирилл, сидя где–нибудь в баре, смеется над Надей, обнимая чужую девицу.
Паника – не лучший помощник в отношениях, но Надя не могла ничего с собой поделать. Она дождалась Кирилла с работы и сообщила ему, что уходит, что с ним скучно и, вообще, они чужие друг другу люди. Она зря потратила на него столько времени, и жалеет о том, что между ними было.
— А я не жалею, — спокойно сидя на диване, ответил Кирилл, потом, внимательно глядя на Надю, продолжил:
— Не жалею. Мне всё равно. Ты иди, я уж не стану провожать, устал. Знаешь, давно хотел тебе сказать, ты неправильная какая–то. Ты любить не умеешь. А вроде образованный человек…
Надя скривилась, как от пощечины.
— Я не умею и не хочу любить. Ты прав. Образование тут не играет роли. Я выросла в равнодушии, я пропитана им насквозь, полна так, что нет места на что–то другое. В десять лет меня отдали в детдом. Я прожила там почти год, так и не знаю, почему. Там я познакомилась с Герой. Мы подружились, но я разочаровала ее, она возненавидела меня, хотя я ни в чем не был виновата. Я любила маму, пока была маленькая, потом она стала мне отвратительна, потому что ушла, оставив меня в холле приюта. Где она, твоя хваленая любовь? У меня был парень, а потом он сменил меня, как рубашку или машину, как наволочку у подушки. А клялся в любви… Нет ее, никакой – ни материнской, ни той, что между нами могла бы быть. Ее просто нет. Я рада, что у меня нет детей! — Надя схватила чемодан и стала привычным движением бросать туда вещи. — Я не смогу их любить, а если полюблю, то боюсь задушить своей любовью. И тогда они возненавидят меня. Я поломанная игрушка, некачественная, таким не стоит иметь продолжение. Ты не приходи и не звони больше. Пока!
— Так не бывает, — пожал плечами Кирилл. — Ты живая, значит, ты умеешь любить. И я сейчас не про постель. Там работает физика, биология, это другое. Но я видел, как ты наливаешь мне чай, как ты идешь ко мне, когда я возвращаюсь из командировки. Ты можешь бояться назвать это любовью, но это она. Знаешь, у меня были одни отношения… Долгие, тяжелые, я отдал, кажется, почти всего себя, а она посмеялась надо мной. Это было унизительно, больно. Я клялся, что больше никогда… А потом понял, что, любя искренне, как было тогда, я стал богаче, а она обнищала, потому что играть роль вечно не сможет никто… Хочешь, уходи, Надя, но куда ты денешься от себя?
Надежда закрыла чемодан, выпрямилась и мотая головой, заспешила в прихожую. Она уже надела сапоги и куртку, уже повязала шарф и проверила, лежат ли в карманах перчатки, уже открыла дверь, выкатывая из квартиры чемодан. И ждала…
— Останься! — почитала она по его губам. — Пожалуйста, останься…
Никто до этого не просил ее об этом. И поэтому она убегала.
Но сегодня она останется. И позволит себе быть счастливой…
…Надя, уткнувшись носом в одеяльце, где сопел ее новорожденный сын, раскачивалась в кресле и напевала колыбельную. Скоро вернется с работы Кирилл, он поможет искупать Мишку, потом помассирует Наде затекшие плечи, и, уложив сына, супруги будут обсуждать цены на продукты и скорый приезд Геры с детьми; они рано лягут спать, не дождавшись детектива по телевизору, который так хотели посмотреть. Они будут лежать, обняв друг друга, потом Кирилл отвернется, но Надя вздохнет во сне, и он снова обнимет ее, шепча о любви. И утром, стоя на балконе, Надя будет щуриться от солнечных зайчиков, прыгающих по ее лицу, и засмеется, прямо как на том портрете из прошлого…
Автор: Зюзинские истории