Её лицо, и без того несимпатичное, перекосилось, губы скривились, обнажив давно нечищеные зубы.
— Так! — Таня встала и, нависнув над матерью, подняла перед ее носом указательный палец. — Её мама отныне я. Никакой другой матери не было. Перестань задавать ей вопросы и займись, наконец, ее мытьём! Наташа, ну хватит реветь, всё, всё! — Таня неловко обняла девочку, прижала ее к себе, провела рукой по худенькой спине с выпирающими как у ощипанного куренка лопатками. — Раздевайся, я принесу тебе всё чистое, а ты пока помоешься.
Девочка схватилась за Танину руку и замотала головой.
— Да не бойся ты! Это баба Маша, она хорошая. Помоешься, я тебе дам колбасы, поняла?
Наташа постояла в раздумьях пару секунд, потом кивнула и уставилась на Марию Тимофеевну. Та, приложив руку ко рту, сокрушенно вздохнула.
— Татьяна! Ох, что же ты творишь?! Ведь не в золоте купаемся, а ты на шею еще одного вешаешь! И в конце концов, Таня, это моя квартира! Я не позволю!
Мария Тимофеевна сделала шаг вперед, но Таня легко оттеснила ее обратно в угол, туда, где висели их с Валькой пальтишки и стояли рядком ботинки.
— В конце концов за всё в этом доме плачу я, твой пенсии не хватит, чтобы и неделю прожить. Ты же любишь и хлебушек, и маслице, и чтобы колбаска вареная была, так? И одеться хочешь не в мешок, а в хорошую вещичку! Да?
Мария Тимофеевна, поджав губы, кивнула.
— А раз так, — продолжила Таня, — значит играть будем по моим правилам. Всё, Наташа идет мыться, одежду ее выкинем. Я найду что–нибудь из Валькиного старого. Поем только. Есть ужин у нас?
Мария Тимофеевна кивнула.
— А Валентина где? Валя, ты дома? — закричала Татьяна, идя к комнате дочери.
— Валюша у подружки, отпросилась вот…
Баба Маша растерянно развела руками.
Приезда Татьяны сегодня никто не ждал, обычно она отсутствовала недели по две, потом заявлялась вечером, спала, утром к ней приходили какие–то весьма подозрительные личности, приносили какие–то мешки, Таня шушукалась с ними, копалась в товаре, потом выгоняла гостей, и сама уезжала ближе к обеду. С Валентиной Таня виделась очень редко, поэтому всегда ругалась, когда той не оказывалось дома.
— А я тебе говорила, что нельзя ей по чужим квартирам шастать? Говорила или нет, а, мама? Не то сейчас время, чтобы девчонке болтаться по гостям ночами! Ладно, чего уж теперь глазами хлопать! Есть охота, сил нет… Пойду! Что с учёбой у Вали? Всё также?
Мария Тимофеевна, пожав плечами, бодро ответила:
— Да по–разному. Ты же понимаешь, учителя меняются каждый месяц, как тут привыкнуть хорошо учиться…
— Ох. мама! На всё у тебя оправдания найдутся! Учиться надо всегда хорошо, на «десятку», чтобы потом локти не кусать… Или, вон, с баулами у прилавка не стоять…
Мария Тимофеевна, добрая в сущности женщина, просто была напугана пертурбациями в стране, опасалась, что совсем не будет денег или продуктов, или того и другого сразу, что Таня станет делать что–то незаконное, кто их знает, этих торгашей… А тут еще один ребенок… Опять страшно.
Таня босиком ушла на кухню. Мария Тимофеевна услышала, как загудел на плите чайник, запахло разогретыми на сковороде котлетами. Потом сквозняк принес тонкий аромат сигаретного дыма.
Таня опять начала курить… Бросила ведь, с трудом, мучительно и до отвращения к себе, но бросила. Отворачивалась, если рядом кто–то тонкой струйкой выдувал дымок, смакуя каждую затяжку, стискивала зубы до скрежета, но не позволяла себе купить пачку сигарет. А всё из–за Вальки. Как–то она поймала дочку за этим делом на улице, за гаражами. Компания девчат и двое парнишек сгрудились в кучку и дымили, хихикая и кидая шуточки.
Татьяна узнала Вальку по куртке – ярко–салатовая, с черной полосой по капюшону, она сама эту куртку дочери покупала у знакомого фарцовщика, очень захотелось, чтобы Валька была самой модной. Перепутать невозможно!
— Валя! Валентина! — окликнула женщина.
Девочка сделала вид, что не слышит, втянула голову в плечи, спряталась за спинами друзей.
— Валя, а ну иди сюда! Я сказала, ногами шевели! — Таня решительно подошла к компании, растолкала притихшую молодежь, вытянула дочь за рукав и, зыркнув на парней, что зацокали языками, сказала:
— Это вы сейчас все такие бравые, а потом, как стукнет соракет, посмотрим, как харкать будете. Валя, а ну шагай за мной!
У Татьяны на работе, в то время, еще когда эта работа была, начальником служил мужчина, совсем не старый, приличный такой, вежливый, но курил много, говорил, что от нервов. А потом после отпуска вернулся хилый, как будто все соки из него выжали. Коллеги смеялись, мол, отдохнул на югах знатно, что ли, с излишествами? А он только рукой махнул. Рак… И кто теперь скажет, от чего? Бережёного Бог бережёт!
— Чтоб больше ни разу, поняла! — шикнула на дочь Таня. — Здоровьем дорожи, оно тебе еще пригодится!
— Мам, ну смешно же! — Валька пожала плечами. — Сама смолишь, а мне, значит, надо беречь… Да я твоим дымом, сколько себя помню, дышу. Двойные стандарты какие–то!
Татьяна тогда не стала ничего объяснять, просто выкинула на глазах Вали только что начатую пачку, схватила дочь за руку и зашагала к дому.
— И то правда, дочка. Бросаю!..
Слово сдержала, а теперь опять начала… От нервов хорошо помогает…
И вот рука привычным движением отодвинула ящик стола, нащупала там пачку, поискала зажигалку, той не оказалось. Таня взяла спичку, прикурила, затянулась…
Хорошо, что мать не выкинула Танькину «заначку», как будто знала, что пригодится…
Теперь надо решить, как быть с Наташкой. Её скоро хватятся, не могут не хватиться, она ж и в сад ходила, и соседи про нее расскажут, мол, была девочка… Надо подумать… Но голова не работала, шумело в ней что–то, звенело. Лучше сначала поспать…
— Ну что… Идём? — кивнула баба Маша Наталье. — И где вы, такие чертенята, только водитесь?! Лет–то тебе сколько?
— Пять с половинкой, — тихо ответила Натка.
— Понятно, — Мария Тимофеевна схватила девочку за руку и повела мыться.
Гостья послушно дала себя раздеть, залезла в холодную ванную, встала ногами на дно и, обхватив себя ручонками, застыла.
Женщина включила воду, стала обливать девочку. Та только пальцы на ногах сжимала, давая воде бежать под ними ручейками, теплыми, ласковыми. Морщится, будто никогда и в ванной–то не мылась.
— Ну, спиной повернись, что ли! — буркнула Мария Тимофеевна, строго глянув на порозовевшую от горячей воды Нату.
Та послушно развернулась. Баба Маша, перестав намыливать мочалку, подняла глаза и ахнула. На спинке были хорошо видны только что зажившие, розовые рубцы.
— Да кто же так тебя, детка?! Да как же можно ребенка вот так, а?! — Мария Тимофеевна заохала, запричитала. И теперь стало страшно не за то, прокормит ли этого ребенка, а что отберут и будут мучить снова! Нет! Нет, не отдаст она Наташеньку, теперь внучкой будет считать, самой настоящей! И никому в обиду не даст, ото всех защитит!..
Татьяна на кухне довольно кивнула. Расчёт оказался верным, мать, жалостливая, впечатлительная женщина, теперь точно примет Наташу, горой за нее будет стоять! Но вот что делать с документами? Натке нет семи, в школу пока не надо, но скрывать ее долго тоже не получится. Мало ли, заболеет – надо будет врача вызвать или еще что…
Татьяна задумчиво бросала в чашку сахар, кусочек за кусочком, потом очнулась, вылила чай в раковину и побежала в ванную, откуда уже слышался истошный крик Наташки.
— Нет, не дам, тётя! Не дам! — вопила девчонка, а Мария Тимофеевна что–то кричала ей в ответ.
— Чего тут у вас? Замолчите обе! — Таня ударила кулаком по двери.
— Таня, Танюша, я так и думала, у нее вошки! Надо стричь, иначе не выведем! А у Валюши волосы длинные, густые, если на нее перебегут, беда будет! Надо хотя бы по ушки постричь. Наташа, ну пожалуйста! опусы и рассказы А волосики же отрастут, они опять станут длинные! — уговаривала ребенка женщина, мотая туда–сюда ножницы перед ее лицом.
Татьяна подошла к Натке совсем близко и, обхватив лицо девочки руками, развернула ее голову к себе.
— Заяц, послушай меня внимательно! Мы сделаем тебе другую причёску, тогда тебя никто не найдет, поняла? Плохой дядя станет искать Наташу с длинными волосиками, а ты будешь с короткими, он тебя никогда не узнает! И не поймает, поняла?
Девочка испуганно передернула плечами, слабо кивнула.
— Стриги налысо. Керосином бы… Нет керосина. Я уксус принесу, обработаешь, поняла? — строго сказала Татьяна матери.
— Танюша, да что же это? Кто она, а? Кто этот дядя? Он, что, может прийти к нам и … Таня, страшно!
Она не договорила, потому что хлопнула входная дверь, и в прихожей раздался звонкий, радостный голос Валентины.
— Бабуля! Я пришла. Сметаны не было, я купила пакет моло…
Таня специально встала так, чтобы дочка ее сразу заметила. К чему таиться, прятаться? Татьяна в своём доме, имеет право приезжать, когда хочет.
— Мама? — растерянно прошептала Валя. — Мам, а я вот у Лены была, уроки мы делали… Мамочка, я рада тебя видеть!
Валентина попыталась улыбнуться, но мать только покачала головой.
— Девятый час, какие уроки?! Марш ужинать и спать.
Дочка послушно юркнула мимо, хотела уже идти в комнату, но увидела через приоткрытую дверь ванной, что там кто–то есть, маленький, чужой, лохматый. Девочка остановилась, рассматривая незнакомку.
— Кто это? — деловито спросила она наконец у матери. — Ты ее украла?
— Валентина! — Таня топнула ногой, потому что Валька иногда подшучивала над ней, намекая на ворованный товар, что Таня продает на рынках. — Я ни у кого ничего не ворую! Я перепродаю честно купленный товар. А в ванной – это Наташа, она теперь твоя сестра, посмей только брякнуть кому–то, что это не так. Это твоя сестра, которая раньше жила в другом месте, а теперь переехала. И да, она будет спать в твой комнате. Я пока поставлю ей раскладушку.
— Наташа? Интересно… — протянула Валя. — Только комната моя, я никого туда я не пущу. Не заставишь!
Девочка решительно прошла дальше по коридору, распахнула дверь и исчезла за ней, повернув потом на всякий случай ключ в замочке.
Таня махнула рукой и пошла обратно на кухню, а Мария Тимофеевна, дрожащим голосом напевая: «Моем, моем трубочиста…», орудовала на Наткиной голове ножницами. Гостья только пищала тихо–тихо, а потом, потрогав лысину, как мантру, стала повторять: «Зато дядя не найдет! Зато не найдёт!» …
— Не найдет! Спрячем, никто не найдёт! — кивнула баба Маша.
Допив чай, Татьяна помогла матери домыть Наташку. Та кривилась от крепкого запаха уксуса, но стояла смирно, поворачиваясь, как велят ей новые родственницы.
— Всё, готово. Мам, я ребенка одену, а ты поесть ей сооруди, ладно? Не могу, с ног валюсь. Завтра после обеда уеду. Вернусь недели через полторы. С Наташей на улицу не выходите, пусть дома сидит. Да, и Вальке надо сказать, чтобы не болтала лишнего.
Таня говорила и аккуратно обтирала кожу девочки мягким, махровым полотенцем.
— У мамы такое же, голубенькое полотенце! — радостно сообщила Ната, посмотрев на Марию Тимофеевну. И без того большие глаза девочки на лысой головке смотрелись просто огромными. Баба Маша растерянно кивнула.
— Да. У нас одинаковые… Были… — прошептала Таня, а потом вдруг, завернув Наташу в кокон, обняла и прижалась к ее щеке, закрыв глаза. — И у тебя такое будет, Наташенька, это будет твоё, ты же как мама, да? Ты хорошенькая, ласковая и умненькая! Мама тебя очень–очень любит! — Татьяна вынула ребенка из ванной и понесла на руках в комнату. — Только теперь мы будем с тобой играть – я буду как будто твоя мама, а ты моя дочка. Это понарошку, поняла?
— Я спрошу у мамы, — задумчиво ответила Ната. — Она не любит, когда я играю.
— Не надо, я уже спросила, она разрешила, — замотала головой Татьяна. — Давай–ка одевать тебя буду. А потом баба Маша тебя покормит и уложит спать. И я лягу, хорошо?
Наташа кивнула. Играть с тётей Таней она любила, это всегда было интересно…
Татьяна, когда приезжала торговать, закидывала свои баулы к Наташиной маме, Юлии, в сарай, благо у Юли был свой дом на окраине города. Татьяна возилась с Наташкой, пока Юля собирала на стол, а потом оставалась ночевать и жила до тех пор, пока не надо было уезжать. Таня была хорошая, она привозила Натке леденцы, но она не мама… Ну как так играть?..
Валька, высунувшись из своей комнаты, увидела стоящую перед дверью мать с раскладушкой в руках.
— Валя, у меня нет сил сейчас что–то объяснять. Просто пусть Наташа спит у тебя, так надо. В школе про нее не болтай. Если кто спросит, скажи, что мать нагуляла на стороне, а теперь решила забрать, воспитывать, поняла? Чем меньше Натка будет на виду, те лучше.
Девчонка скривилась.
— Мама, это же фу! Что значит «нагуляла»? Мам, стыдоба какая, и я должна про это рассказывать?! Да не в жизни! И не будет эта… Эта спать в моей комнате!
Валентина хотела перегородить матери дорогу, но та легко оттолкнула дочь, зашла в комнату, щелкнула выключателем. Люстра осветила бардак – разбросанные вещи, книжки прямо на полу. На них – чашка с компотом, подоконник завален рисунками, школьная сумка валяется под столом, ее даже не раскрывали.
— Убрать в течение пяти минут, — спокойно сказала Таня. — Вернусь – проверю.
Она отодвинула ногой кучу каких–то вещей, поставила раскладушку, постелила бельё и ушла.
Валька знала, что мать проверять не придёт. Сейчас она примет душ и уснет, свернувшись калачиком на тахте. Сон всегда приходил к матери быстро, точно выстрелом ей укладывали, спала Татьяна крепко, без снов, а вставала рано, гремела на кухне посудой, готовила еду дней на пять и уезжала…
Можно было не прибирать, так и оставить всё, словно Мамай промчался по комнате, но Валя всё же чуть–чуть поковырялась в куче вещей, даже самой стало приятно, потом постояла, уперев руки в боки, и передвинула раскладушку в другой угол.
— Ну как можно–то на сквозняке ставить, а? Ну никакого соображения! — бурчала она. — И вообще! Маленьким нельзя на раскладушках, кости–то какие еще?! Я лучше лягу… Как в походе…
Эта идея Валентине очень понравилась, она кивнула самой себе, перестелила всё на новый лад и пошла ужинать. Интересно же поглядеть на диковинную гостью!..
Наташа уже сидела за столом, ковыряла вилкой котлету. Когда Валя села напротив, девочка испуганно выпрямилась, напряглась.
— Ешь, ешь, не отвлекайся, — прошептала баба Маша. — Это Валя, теперь за сестру тебе будет…
— А почему она лысая? — помолчав, спросила Валя. Вопрос причёски волновал ее сейчас довольно остро, потому что Мишка из параллельного сказал, что Валентине категорически не идут косы.
Мария Тимофеевна поставила перед девочками по чашке с кефиром, пододвинула тарелку с печеньями.
— Волосики будем новые отращивать, правда, Наташа?
Девочка кивнула.
— Ба, она что, вшивая что ли была? Она уличная? — Валя на всякий случай отодвинулась подальше.
— Какая разница! Она ребенок, ей надо помогать и любить, Валька! Уже все хорошо, мы девочку нашу помыли. И ничего тут такого нет! У твоей мамы в восемь лет тоже были вошки. Из школы принесла. Вывели. Со всеми бывает!
Чем больше Мария Тимофеевна рассматривала Наташу, тем больше она ей нравилась – какая–то беззащитная, сразу хочется оберегать, ест осторожно, не аккуратно в смысле воспитанности, а просто боится запачкать красивую скатерть, вилкой пользоваться не умеет, но старательно копирует то, как это делает Валя. Не чавкает и никаких других звуков не производит… Смотрит несмело, нет в ее взгляде затравленности или, наоборот, нахальства. А просто робость и наивная вера в то, что баба Маша и Валя её не обидят… Хорошая девочка… Только вот так не делается – взял, да и привел ребенка домой, и пусть живёт… Если какая с родителями беда, есть родственники, службы всякие… А то еще, чего доброго, скажут, украли Наталью!..
Мария Тимофеевна, оставив девочек допивать кефир, пошла к Тане, села рядышком с ней на тахту, вздохнула и, погладив сонную дочку по голове, тихо попросила:
— Танюш, ну хотя бы в двух словах объясни, что происходит, а?
Татьяна, не открывая глаз, схватила мамину руку и прижала ее ко лбу, замерла так, блаженно вздохнув. От матери пахло духами, всегда одними и теми же, сколько Таня себя помнит… И мамина рука всегда одна и та же, ласковая, мягкая. Вот так бы лечь, обнять её и ни о чём не думать… Татьяна зажмурилась, потом ответила:
— Это дочка Юльки Смолиной. Помнишь её? Вместе учились в школе… Нет? Она тогда с родителями уехала после восьмого класса… Жизнь нас свела случайно, у Юли дочка, муж –алкаш, дом свой, халупа халупой, но зато сарай есть… Юля тоже без работы осталась, по моей схеме пошла, в торговле устроилась… — Таня усмехнулась. — Мы вместе с ней иногда торговали… Я у них ночевала, когда надо было… А вот теперь Юли нет. Совсем нет, понимаешь?! Я пришла к ней, он, муж, стоит… А она… Она лежала на полу, а у него в руках ружьё… Мама, я никогда этого не забуду! Я Наташку схватила и убежала… Её нельзя отдавать ему, понимаешь, мама? Он и ее, как Юлю…
Таня плакала, тихо, почти что без слез, чтобы не напугать мать, а еще потому, что слезы закончились лет десять назад, когда стало понятно, что муж к Тане не вернется, алименты платить не будет, а работы нет вот уже который месяц. Вернее, она была, но платить за нее никто не собирался. Кризис… А ведь Татьяна была уважаемым человеком, инженером–метрологом, сидела раньше в конструкторском бюро, работала. А потом всё потеряла. Сначала просто не платили, потом объявили о сокращении. А Валю надо кормить, маминой пенсии на всех не хватало, да и не привыкла Танька на чьей–то шее сидеть. Работала с шестнадцати лет, не гнушалась и подъезды убирать, и туалеты мыть, лишь бы копейка капала, копилась, превращалась в заветный рубль… Муж ушел к другой, даже не объяснив, что с Таней не так. Она не зависела от него, украшений и театров не клянчила, дома всегда чисто, еда есть, Валя тоже отцу не докучала, Татьяна ее рядом с собой держала. Что оказалось не так, в чем Танька оплошала, не знала и Мария Тимофеевна, что жила с ними вместе, в Валюшиной комнате. Может, и в ней было всё дело, но куда ж деваться, если других квартира нет, да и тещей Мария Тимофеевна была тихой, покладистой… Став «брошенкой», Таня озлобилась, волчицей на всех смотрела, логово своё берегла, чужих туда не пускала. Кто–то предложил Тане торговать вещами – одеждой, сшитой в подпольных цехах, а потом выходящей на прилавок с косо пришитыми бирками и в тонкой, шуршащей упаковке. Сначала Таня просто стояла на «точке», молчала и ждала, когда придут покупатели, потом приловчилась, стала зазывать, разложить товар умела по–особенному, чтобы красочные картинки и цветастые орнаменты привлекали прохожих. Дело пошло на лад, Тане стали доверять, она теперь сама принимала товар и ехала с ним на машине к рынкам, где договорится хозяин о месте, или разворачивала торговлю у станций и автобусных остановок.
С Юлей она встретилась в Орликово. Там одно время устраивали воскресные ярмарки, место стоило дешево, народу набегало много – торгуй в своё удовольствие.
Юля тоже была там. Она продавала недорогую, под золото и серебро, бижутерию.
Пригляделись друг к другу, потом бросились обниматься, как будто на необитаемом острове вдруг встретили родную душу.
— Юлька! Ну надо же! Ты тут как оказалась–то?! — Татьяна, улыбаясь покупателям, внимательно разглядывала подругу.
Сутулая, какая–то вся потускневшая. Раньше–то мальчики с нее глаз не сводили, а теперь…
— Ну, жить надо, дочка у меня, надо кормить. Вот, красоту продаю.
— Дочка? И у меня дочка! — радостно ответила Татьяна. — Валькой зовут. Уже в средней школе учится.
— Не, моя маленькая, пять лет всего.
— Ты замужем? — поинтересовалась Татьяна.
— Не расписаны мы. Да ладно, не о том говорим! Ты что, где, как?
— Я? — Таня пожала плечами. — Я всё там же, с мамой живем и с Валюшкой. Никита ушел, не знаю, где теперь и что делает. КБ наше развалилось, нас всех на улицу. Ну вот и пристроилась я тряпки с прилавка продавать. Хорошо хоть, Никита машину оставил нам, с барского, так сказать, плеча.
— Да… Что ж за время–то такое?! У всех жизнь наперекосяк, у всех беда… Когда ж наладится–то всё?! — Юля потерла лицо руками, потом вскинула голову, улыбнулась смело, беззаботно. — А ничего! Ничего, Танька! Выплывем, всё будет хорошо! Ну, видишь, радость какая, ты теперь со мной, вечером к нам поедем, накормлю тебя, переночуешь. Сашка, муж, сказал, уехать ему надо, и хорошо!.. Женщина! Женщина, берите, сережки вам очень идут! А к ним еще и колечко есть, очень изящное! — Юля уже сыпала комплиментами, завлекая покупательницу. Та помялась, помялась, да и купила украшения. — Носите с удовольствием, дорогая! Приходите еще!
Тогда Юле и Тане повезло. В Орликово был какой–то научно–исследовательский институт, то ли напитков, то ли еще чего. Туда как раз делегация приехала из Москвы, вечером люди слонялись по рыночку, а Таня тут как тут – кофточки и брючки у нее были загляденье, а к ним надо еще и украшение! А как же без украшения?! И цена в три раза меньше, чем у других продавцов!
Вечером, сидя за столом и хрумкая квашеной капустой, Юля и Таня хохотали, вспоминая, как уговаривали клиентов, сыпали приятными словами, а потом, подмигивая друг другу, клали себе в сумки вырученные деньги. Часть выручки, конечно, они отдадут хозяевам, но что–то и им самим перепадёт, хорошо будет! На коленках у Юли сидела тихая Наташа, гундосила какие–то стишки, потом стала возиться с кошкой на полу.
— Саша твой как? Хороший? — спросила Таня, когда уже мыли посуду.
— Ну… Он был мастером, на хорошем счету, а когда завод их закрылся, оказался на улице, очень расстроился и… В общем, пьет он. Но нас с Наташкой любит, ты не думай!
— Бьёт? — не глядя на подругу, уточнила Татьяна.
— Да ну брось! Это всё ерунда! — отмахнулась Юля. — Ну, бывает… Мужик, кровь горячая…
— Уезжай, Юлька! Хочешь, к нам поедем, а? Справимся, чай, не безрукие! — накинулась Татьяна на подругу, решив, что Юлю надо спасать. — О себе не думаешь, растяпа, так о ребенке позаботься!
— Таня, ты ничего не понимаешь, не знаешь, и не надо лезть! Ты себе навоображала, остынь!.. Ну бьет, и что? Зато он хоть есть! — Юля осеклась, поняв, что такие слова слышать Тане неприятно.
— Глупо, Юля, — покачала Татьяна головой. — Лишь бы кто, только бы не одной, так? А Наталья потом себе тоже такого выберет, будет всю жизнь мучиться, потому что по–другому не умеет, не знает, как по–другому бывает. Неужели любишь?!
— Люблю. Ты может быть, своего мужа легко забыла, а я вот так не могу. Я за своё счастье держаться хочу! Он ведь хороший, Сашка, просто тяжело ему!..
— Да, а тебе легко… Ладно, Юляш, пора мне. Натка, до скорого!
Девочка кивнула новой знакомой, потом наблюдала, как та выезжает на своей старенькой машине со двора…
А в тот злополучный день Юля так и не пришла на ярмарку. Татьяна спрашивала знакомых, но никто не знал, куда она подевалась.
— Ну… — протянула соседка Татьяны по лотку, Ленка, что торговала носовыми платками, носками и шарфиками. — Она позавчера приходила, ушла рано, до вечера даже не достояла, а уж потом не появлялась. Платки, хлопок, чистый хлопок! Покупайте! — заголосила Елена, отвернувшись.
Таня решила заглянуть к подруге вечером. Пораньше закруглилась, покидала мешки в багажник и рванула со стоянки по трассе к Юлиному дому.
Войдя в распахнутую калитку, Таня медленно прошла по тропинке к дому. Дверь на крыльце закрыта, постучалась – никто не открывает.
Приникла с стеклу, через чуть отодвинутую шторку увидела всё – и лежащую на полу Юльку, и стоящего над ней мужчину, видимо, мужа, с ружьем в руке…
В сарае билась о дверь Натка. Она завизжала, разглядев в щелку тётю Таню, стала пищать и стучать кулачками о доски.
Танька ринулась к двери, сбила замок лопатой, вытащила девочку и прижала к себе. Надо к Юле! Надо ей помочь! Но мужчина уже выходил на крыльцо, он так смотрел на Татьяну, что становилось дурно от страха. Женщина, всхлипнув, схватила ребенка и, сунув его в машину, прыгнула за руль, дала по газам и уехала. Мужчина что–то закричал, выстрелил, промахнулся… Таня опомнилась только минут через двадцать, на пустой трассе…
И тогда нахлынуло – вина за то, что не помогла Юльке, что не приехала вовремя, мысли, что могло бы быть с Наташей, не услышь она девчонку, и страх… Страх того, что Саша найдет их, и тогда несдобровать…Татьяна, пока ехали домой, нашла телефонную будку, набрала «02», сообщила о том, что видела, представляться не стала, бросила трубку…
… Мария Тимофеевна легла поздно. Убрав на кухне и уложив девочек, она долго еще сидела в темноте, вспоминая, как Таня ребенком постоянно притаскивала в дом котят и щенков, однажды приволокла в капюшоне подбитую ворону, сама выхаживала, сама кормила. Жалела всех… Но то были животные, они и так никому не нужны, а люди – другое дело, с ними так нельзя… Они всегда чьи–то… Чья же эта Наташа? Тане виднее, наверное… А всё же хорошо, что Наташенька приехала… Как–то интереснее стало, а то Валька с бабушкой разговаривает редко, пропадает где–то, не слушается…
… Валя, лежа на раскладушке, слушала, как дышит во сне Наталья, как что–то бормочет. Это было необычно – быть в комнате не одной. Раньше с Валей спала бабушка, но это было совсем по–другому. Мария Тимофеевна тяжело дышала, кашляла, ворочалась, а Натка спала тихонько, легко, воздушно… Валя никому никогда не говорила, но до смерти боялась темноты. Она всегда боялась ночью встать, пойти, например, в туалет, терпела до утра… А с Наташей не страшно совсем! Хорошо, что эта лысенькая девочка тут появилась…
Утром Татьяна проснулась рано, осторожно встала и только тут заметила рядом с собой под одеялом Наташу. Та, вытянувшись в струнку, спала, уткнувшись в стену лбом.
— Ночью пришла, — извиняющимся тоном прошептала Мария Тимофеевна. — Я ей говорила, чтобы со мной легла, но она даже не слушала, к тебе юркнула, и всё.
— Ладно, ничего. Уеду, ты уж приглядывай за ней, ладно?
Мария Тимофеевна кивнула…
После обеда Татьяна села в машину и укатила по делам. На кухонном столе она оставила деньги и пакет с вещами для Наташи.
Девочка уже немного освоилась в квартире. Стесняясь своей стриженой головки, она нацепила Валину кепку и сидела у окошка, глядя на улицу.
— Детка, отойди, не надо, продует же! — тянула ее за руку Мария Тимофеевна, но Наталья упиралась.
— Нет, пусти, баба Маша! Я маму жду, мама приедет, а я ей из окошка помашу!
Мария Тимофеевна, всплеснув руками, только качала головой. Какая уж тут теперь мама…
— Ты что! А ну–ка отдай! — влетевшая в квартиру Валька кинулась к девочке, сорвала с ее головы кепку, хотела отругать, чтобы не брала чужого, но осеклась, видя, как Наташа стыдливо прикрывает лысую голову рукой.
— Я только пока не отрастут… — оправдывалась Натка.
— Ладно, носи, дарю! — смилостивилась Валентина. — Горе ты наше!
А «горе» между тем пробиралось на кухню и сидело тихонько, наблюдая, как Мария Тимофеевна готовит обед, как орудует ножом, кромсая капусту или чистит большую, ровненькую морковку.
— Кусочек! Дай малюююсенький кусочек, а? — подходила Ната то и дело к столу и протягивала руку.
— Ну, попрошайка! Ну сколько же в тебя влезает! — смеялась баба Маша и клала в ладошку угощение.
— Спасибо, баба Маша, — девочка кивала и улыбалась.
Мария Тимофеевна даже как–то воспряла, жизнь стала более живой, насыщенной. Вытащили с антресолей старые детские книжки, Мария Тимофеевна вспомнила, как учила Валю читать, стала потихоньку заниматься и с Наташей. Та уже знала буквы, слоги растягивала, точно пробуя на вкус. Наталья любила петь. Тоненько тянула: «Под крылом самолета о чем–то поёт…» или «Жила зима в избушке…», а если думала, что ее никто не видит, принималась танцевать, кружиться по комнате, а потом застывала, будто увидев кого…
Потом к танцам стала присоединяться Мария Тимофеевна, размахивала платочком, пела, смеясь и щекоча свою новую внучку. Хорошо!..
Валентина стала удивительно рано возвращаться из школы, прибегала к обеду, демонстративно раскладывала учебники на столе в комнате, начинала делать уроки. Наташа стояла рядом, то карандаш подаст, то ручку, то учебник из рюкзака достанет, какой Валька велела.
— Наташ, не мешай Валюше! — для порядка встревала Мария Тимофеевна, но девочки только отмахивались, мол, не мешай, бабушка, некогда нам на тебя внимание обращать!
Татьяна вернулась домой угрюмая, тихая.
— Что–то не так, дочка? А у нас всё хорошо, девчонки как две сестрички теперь, Валентина Натку строит, конечно, но та не в обиде… Так что стряслось? — Мария Тимофеевна поставила перед Таней тарелку с супом, отрезала хлеба.
Татьяна пожала плечами, равнодушно отодвинула еду.
— Извини, мам, что–то не хочется… Устала…
— А мало ли, устала, есть–то надо! Давай–давай! И отдохни ты хоть недельку!
Таня, погладив мать по руке, кивнула на стул напротив:
— Сядь, мам. Просто посиди со мной, соскучилась я… О, Натка! Чего ты там топчешься, заходи. Смотри, какую я тебе шапочку привезла!
Наташа взяла из рук женщины подарок, кивнула, а потом тихо спросила:
— Когда мама за мной приедет?
Татьяна испуганно глянула на мать, та вскочила, стала судорожно что–то искать в шкафчиках, вынула тарелку, усадила Наташу, велела тоже обедать.
— Наташа, ну что ты время тянешь?! Сейчас Валя придёт, уроки делать будете! Скорее ешь!
Девочка упрямо сложила руки на столе.
— Где мама? Тётя Таня, ты же обещала, что мама приедет! Ты говорила, что скоро!
Она вскочила, бросила на пол ложку, вызывающе посмотрела на Татьяну и убежала в комнату.
— Надо сказать ей, Таня… Она же будет ждать… — прошептала Мария Тимофеевна.
— Я не могу, мама. Представь, что ты бы Вальке… Что сама бы видела, как я там, на полу лежу, и потом Валентине сказала… Я не знаю, как это делается, мам! Она маленькая, пусть подрастет что ли!
— Таня… К нам приходила какая–то женщина, она интересовалась, не живет ли у нас девочка. Мне кажется, Наташу ищут! Таня, иди в милицию, расскажи всё. Ну что может случиться?!
— Но как узнали, что Натка у нас? Вы ходили гулять?
— Нет, ты же не велела… Я не знаю…
— Валька! Она проболталась! Свистушка!
Валентина рвалась в свою комнату, но умная Наташа уже знала, как закрыть дверь на замок.
— Мама! Она меня не пускает! Мама, пусть она откроет!
Таня подергала дверь, стала упрашивать Наташу, уговаривать, врать, что мама приедет, надо только подождать, что сейчас они сядут и напишут маме письмо, а Натка пусть нарисует картинку и…
— Ты врёшь, — дверь распахнулась, девочка стояла прямая и бледная. — Мама же умерла, да? Поэтому ты ее оттуда не забрала? Ты бросила маму, потому что она неживая была. Да?
Валя испуганно смотрела на Татьяну, та только кивнула.
— Верни меня папе! Верни меня обратно папе! — закричала Наташа. — Я хочу к папе!
Мария Тимофеевна крепко держала Нату, пока та не успокоилась.
— Мама, ты отдашь её? Не отдавай! Пусть Наташа останется с нами! — уговаривала Валя, но мать только зло посмотрела на неё.
— Это ты проговорилась, ты виновата! Из–за тебя ребенок попадет в детский дом! — процедила сквозь зубы Татьяна.
Валю как будто по лицу ударили. Щеки залило краской, девчонка часто– часто задышала.
— Нет, мамочка! Нет, пожалуйста! Я не говорила! Я только Ирке сказала, но она же обещала молчать! Наташа, не бойся, мы тебя спрячем, мы…
Дверной звонок заставил ее замолчать. Наташа прижалась к бабе Маше, Татьяна выпрямилась, сжала кулаки.
— Таня, надо открыть! Они же всё равно знают, что мы дома! — прошептала Мария Тимофеевна.
— Наташа, иди в комнату к Вальке, и сидите там, пока я не разрешу выходить, понятно? Играем в прятки, поняла?
Валя потащила девочку за собой, велела ей лечь в кровать и накрыться одеялом с головой.
Татьяна подошла к двери посмотрела в «глазок».
— Таня, я знаю, что ты там! Открой! Это Александр, — услышала она мужской голос. Тот самый мужчина, которого она видела в доме, когда приехала к Юле и увезла Наташу, тот, что с ружьём. — Татьяна, верните мне дочь! Я не уйду, пока Наташа не будет со мной!
— Уходи! Жену сгубил, теперь за дочку принялся? — крикнула Таня. — Не получишь ты ребенка, так и знай!
— Татьяна, неудобно кричать через дверь, но ты всё неправильно поняла! Ты сядешь за похищение ребенка!
Женщина хотела что–то ответить, но тут из комнаты пулей выскочила Наташка, рванулась к двери, стала дергать ручку, кричать и звать отца.
Саша услышал, ногами пнул старую, крашеную в коричневый цвет деревянную дверь с той стороны.
Таня оттаскивала ребенка, но Натка кусалась, царапалась и визжала. Тётю Таню она любила, но, если выбирать между ней и отцом – выбирала его.
— Наташа! Как же так! Этот человек бил тебя, он же злой! А ты к нему вернуться хочешь?! — удивилась Мария Тимофеевна. — Таня! Я вызываю милицию!
Александр с разбегу выбил–таки дверь, она упала на пол в прихожей, больно ударив Таню по ноге.
— Всё, хватит! Ну не надо кричать, тут я, тут! — Саша обнял приникшую к нему Наташу. — Натка, поехали домой, ты соскучилась? И мама скоро поправится.
Девочка кивнула.
— И я соскучился. Пора домой, детка…
Татьяна, схватив лопатку для обуви, выставила ее вперед и прошептала:
— Какая мама?! Я сама видела, что ты с ней сделал! Сядешь, я тебе обещаю, что ты сядешь! Наташ, отойди, уйди от него, я сказала!
Она схватила девочку за руку, но Александр оттолкнул Таню, грубо, решительно.
— Я жену и пальцем не трогал… Ну, не тогда во всяком случае. Она в больнице. Сама виновата, какие–то цацки продавала, оказалось, что сбывала краденое… То ли не тому продала, то ли вообще подсунула подделку, я так и не понял, но получила за свои грехи от своих же подельников… Таня! Ну что ты так на меня смотришь?! Я не монстр, я обычный человек!
— А Наташа? Почему она была такая грязная, избитая спинка, вши? Извините, но я сомневаюсь, что вы хороший отец! — выступила вперед Мария Тимофеевна.
— Юля сама била ребенка… Она тогда исчезла на неделю, потом вернулась. А я… Я… — Александр запнулся, — я пил тогда страшно, не помню, где обретался… Когда пришёл, Наташа уже была в таком состоянии, она все к матери рвалась, ну я и запер её в сарае, вызвал Скорую… А ты явилась не очень вовремя, Таня… Я жену и пальцем не тронул. До меня кто–то постарался… Соседи сказали, какая–то машина приезжала, двое мужчин к Юле часто захаживали. Милиция их ищет…
Таня, прислонившись к стене, слушала, а потом тихо спросила:
— Юлю посадят? Я ее совсем с другой стороны видела… Обманулась…
— Жизнь Юльку поломала, ну и я тоже не помог… — пожал плечами Саша.
— Почему я должна тебе верить? — нахмурилась Татьяна.
— Потому что иначе ты сядешь за похищение ребенка. Такой ответ тебя устраивает?
— Нет. А должен?
— Не знаю.
— Наташа, — сев на корточки, вкрадчиво погладила Татьяна девочку по плечу, — скажи, тогда, до сарая, к маме приходил папа или кто–то еще?
— Гости у мамы были… Я во дворе с собакой играла, — тихо ответила Натка и отвернулась…
…Валентина, стоя у окна, смотрела, как уходит по двору Наташа. Валька собрала ей целый рюкзак ручек, карандашей, старых раскрасок и книг, еще положила одежду и игрушки. С Наташей из их дома уходило что–то светлое, наивно–доброе. И опять придётся одной спать в комнате…
— Ну у тебя и приданого! — покачал головой Саша. — Всего ничего пожила, а обросла барахлом!
— Мы можем вас навещать? — спросила Мария Тимофеевна.
— Боюсь, что нет. Мне дали работу в родном городе, Наташа будет жить с моими родителями, я – работать. Наладится всё! — уверенно подмигнул дочке мужчина.
— Жалко…
Мария Тимофеевна вздохнула…
— Время–то какое, Таня… И не разберешь, кто хороший, кто плохой… Всех перекрутило, наизнанку вывернуло… — сказала баба Маша, обняв Татьяну…
— Ничего, мама, ничего! Пройдет и это, Валю бы только на ноги поставить!..
Наташка с ее пением и кружением по комнате вечерами еще долго снилась Марии Тимофеевне. Тогда она плакала во сне, расчувствовавшись, а утром целовала растрёпанную макушку Валентины…
…Мария Тимофеевна шла по тротуару. Сегодня крестили Валькиного сыночка, Иванушку. Родители–то сами всего этого не хотели, но Мария Тимофеевна настояла, чтобы Бог младенца берег, чтобы крестные были – если что, воспитают!
— Баба Маша! Баба Маша! — услышала старушка женский голос за своей спиной.
Кто–то подбежал, обхватил Марию Тимофеевну сзади, обнял и засмеялся.
— Извините, но я… — испуганно прижала к себе сумку женщина.
— Да Наташа я! Помните, вшивенькая такая! — улыбнулась девушка.
— Ната! Наточка! Красавица–то какая! Ох, умница какая выросла! — всплеснула руками Мария Тимофеевна. — А мы вот Валиного сыночка крестили…
— Знаю! Знаю, мне Валентина всё написала! Я только опоздала, да? Ну ничего, я всё равно поздравлю! Где тётя Таня?
— Они на машине, а я пройтись решила…
Пока дошли до дома, Наташа рассказала, как они случайно встретились с Валей в поликлинике, как долго таращились друг на друга, прежде чем подойти друг к другу…
— Что папа? Где он сейчас? — спросила баба Маша.
— На пенсии. По здоровью ушел раньше. А так хорошо, привет вам передавал.
— Мама?
— Не знаю. Мы с ней не общаемся, я так сама решила. Не знаю…
Татьяна один раз видела Юлю на станции. Та куда–то спешила, кивнула рассеянно, отвернулась. Таня хотела окликнуть её, но не стала. Пусть прошлое останется в прошлом.
А в будущем – Валька, Наташа и их жизнь, светлая, радостная, ради которой тогда в валенках стояла Татьяна на рынке, забыв, что она инженер–метролог, человек с высшим образованием. Она выкарабкалась, вытянула дочь, маму, не оступилась и смело, гордо смотрела теперь в глаза людям из своего прошлого. Ей стесняться нечего!..
Любовь Курилюк /Зюзинские истории