Михаил молча рухнул на табурет. Лицо его посерело. Мать в углу теребила подол халата, глядя на дверь, за которой исчезла старшая дочь.
— Сколько можно-то? Хватит заметать её косяки! Завтра же позвоню в oпеку, — наконец сказал отец.
— Но она наша дочь. А он — наш внук. Справимся как-нибудь… — робко возразила мать.
— Даже если она притащит ещё пятерых?! Нет, Тамара, не останавливай меня.
— Ну оступилась девочка… Не отказываться же от неё.
— Оступилась? Да она добровольно по грязи ползёт! И нас туда же тянет.
Инга уже чувствовала: никуда он не позвонит. Поворчит и перестанет. Как всегда. Они с матерью занялись мальчиком: искупали, переодели, накормили…
Через час обнаружилось, что исчез конверт с деньгами. Их берегли на покупку поросят. Родители хватались за любой способ заработать, потому что поднимать внуков и младшую дочь, которая ещё училась в школе, было нелегко.
Михаил рыскал по дому, как волк: рылся в ящиках, открывал банки, заглянул даже в духовку. Он как будто до последнего не мог поверить, что старшая способна на такое.
— Всё понятно. Мы для неё ещё и кошелёк, — сказал он, смирившись. — Пусть не возвращается. Не приму, даже если приползёт на коленях.
Тамара осунулась, мгновенно постарев лет на десять. Впервые она не оправдывала Ольгу, не выгораживала, не шептала Инге: «Ума наберётся — исправится, надо только подождать».
Дочь смотрела на родителей и понимала, что станет ещё сложнее. Она принимала это как данность, как неизбежную обязанность. Она уже вставала раньше всех, кормила скотину, собирала детей, отводила кого-то в школу, кого-то — в сад. По вечерам укладывала их, читала сказки, гладила по волосам.
А когда все засыпали, Инга плакала. Без истерик, без шума. Беззвучно. От скопившейся в груди усталости, не имевшей выхода.
— Ничего, — шептала она самой себе. — Я справлюсь. У них будет семья. Даже если без мамы.
В одном она ошиблась. Мамой стала она.
…Прошло больше десяти лет. Жизнь шла своим чередом: работа, племянники, хозяйство. Иногда было тепло и радостно, но чаще хотелось просто упасть и поспать. Родители ушли один за другим, и с тех пор Инга почти не вспоминала о сестре. Не потому что забыла, просто больше не ждала.
Ольга в какой-то момент попала в места не столь отдаленные. Сошлась с новым мужчиной, коих в её жизни было бесчисленное количество, и попалась с ним на крaже. Поначалу она писала письма, а потом — исчезла со всех радаров. Инга даже не пыталась искать. Зачем?
…В то злополучное воскресенье она стояла у ворот с лейкой и поливала клубнику. Где-то на соседнем участке возились дети, вдалеке кричали петухи. Инга не сразу заметила, как за забором появилась женщина. Сгорбленная, неопрятная, в рваной застиранной кофте.
Женщина остановилась у калитки, прищурилась, и тогда Инга узнала её. Щёки впали, под глазами синяки, волосы спутаны, а голос всё тот же: скрипучий, с вечным вызовом и нотками претензии.
— Ну, здравствуй, сестричка, — хрипло сказала Ольга, закашлявшись. — Соседи сказали, ты тут теперь живёшь.
Инга застыла с лейкой в руках. Не верилось. Неужели и вправду пришла? Перед ней будто стоял призрак прошлого.
— Что тебе нужно? — холодно бросила Инга, даже не подходя ближе. — Наконец вспомнила о сыновьях? Поздновато.
— Я пришла за своим. Меня жизнь потрепала, не спорю. Но я же мать. Они мне обязаны. И ты, кстати, тоже.
Инга почувствовала себя так, словно её накрыло какой-то тяжёлой, сбивающей с ног волной. Будто все эти годы — с бессонными ночами, насквозь простуженными зимами, школьными собраниями, выпускными — кто-то вдруг растоптал. Прошёлся грязными сапогами и обесценил.
Ольга смело указывала на чужие долги, хотя свой — не отдала.
— Мать? Ты? Да ты даже имена их путала, когда писала последнее письмо! — возмутилась Инга. — Помнишь? В том, из тюpьмы. А я каждую их родинку знаю. Но даже я не смею говорить им, кому и что они должны! Это ты должна была быть мамой для них. Но ты даже человеком не смогла остаться.
Ольга усмехнулась, хотя губы её задрожали. Она прокашлялась и вытерла нос краем рукава. Пахло от неё плохо: перегаром, несвежестью, лекарствами. Похоже, водка выбила из сестры всё желание соблюдать гигиену.
— Тогда пускай aлименты платят. Я инвaлид, получаю пенсию, но копейки. На них не проживёшь. Не захотят по-хорошему — в cуд подам, — выплюнула она со злобой. — Все вы тут хорошо устроились. Одна я осталась ни с чем. Даже наследство ты пригребла, не поделилась.
Инга выдержала паузу. Она не сердилась, даже не удивлялась. Просто не понимала: как человек может быть таким гнилым?
— Подожди, — коротко сказала она и скрылась в доме.
Через двадцать минут у забора стояли трое мужчин. Все высокие, крепкие, с тяжёлыми взглядами. Старший, Егор, сжимал челюсти, словно боялся, что скажет лишнего. Никита стоял чуть в стороне, молчаливый, сдержанный. Лев, самый младший, вышел последним и посмотрел на Ольгу так, будто перед ним был не человек, а животное.
— Ох… — протянула она, глядя на них по очереди. — Сыночки…
— Не начинай, — жёстко перебил Егор. — Ты не мама. Ты ошибка. Биологическая.
— Мама нам всё рассказала. Настоящая мама, — уточнил Никита, кивнув в сторону Инги. — Мы тебе ничего не должны. Ты для нас никто. Ты нас не растила, даже не помогала.
— Хочешь в cуд — вперёд. Приcудят платить — будем, — добавил Лёва. — Но знай: мы сделаем всё, чтобы ты получала минималку.
— Забудь, что мы вообще есть, — снова вмешался Егор.
Ольга молчала. Глаза у неё забегали, стали блестящими от подступивших слёз. Она хотела сказать что-то ещё, но все слова выветрились, как спирт.
Инга стояла рядом и равнодушно смотрела на неё. Женщине хотелось бы посочувствовать, но повода не нашлось. Даже жалость — это роскошь, которую человек должен заслужить. Сестра же всю жизнь добровольно шла ко дну.
— Уходи, Оля, — тихо сказала Инга. — Здесь тебе нечего ловить.
Ольга не попрощалась. Побрела обратно к дороге, обнимая себя руками. Волочила ногу, кашляла. Одна. Как всегда. Только теперь она была не горделивой красавицей, а никому не нужной aлкашкой.
У забора остались только самые родные и близкие. Другим не было позволено пройти за калитку.
— Мы с тобой, мама, — сказал Егор, обняв Ингу за плечи. — Не волнуйся. Мы не дадим тебя в обиду.
Инга ничего не ответила. Просто почувствовала: не зря. Всё было не зря.
Конечно, Ольга не сдалась. Инга сто раз пожалела о том, что в своё время не лишила её родительских прав. Но на помощь пришла жена Егора, Алина.
— Родители, конечно, имеют право на aлименты, особенно инвaлиды. Но какой же она родитель? Вам просто нужно доказать, что она не занималась воспитанием детей, — посоветовала она. — Поговорите с соседями. Наверняка они подтвердят это.
…Cуд встал на сторону сыновей, несмотря на плач и причитания гoре-матери. Но и этим дело не закончилось.
Ольга упрямо всплыла в их жизни снова в начале марта. На сей раз — каким-то образом узнала телефон сестры и написала той через мессенджер. Ответа не дождалась и позвонила.
— У меня туберkулёз… — сипло бормотала Ольга, с силой выжимая слова из лёгких. — Лечиться надо… Может, хоть вы… как родные… поможете. На лекарства, хоть что-то, сколько сможете…
На лице Инги не дрогнул ни один мускул. Ей вдруг вспомнилось, как сестра требовала помочь ей, когда родители ещё были живы. Бесконечно, с претензиями, через «вы должны». И Инга вдруг поняла: она не пойдёт по стопам своей матери, не будет такой же мягкой. Она сразу поставит точку.
Но оставались сыновья, которым она не могла не сказать об этом. Возможно, ради спокойствия в семье стоило бы промолчать, но Инга искренне считала, что не имеет права что-либо утаивать от них.
— Я создам общий чат. Созвонись с мальчиками и попроси их сама.
К вечеру у них состоялся разговор. Младший даже не участвовал: сразу отказался. Старший и средний вмешались, но больше ради спокойствия Инги.
А Инга и так была спокойна. Сложившаяся ситуация ничуть её не трогала.
— Ты звонишь не ради лечения, — сказал Егор. — Ты звонишь, чтобы качать права. Опять. Мы не обязаны тебя спасать.
— Я же мать вам, — выдавила Ольга. — Неужели ни у кого из вас сердца нет?
— Мы выживали без тебя, — спокойно ответил Никита. — Болели, учились, помогали друг другу. А ты где была? Шаталась по кабакам, по чужим койкам. И теперь хочешь, чтоб мы дали тебе всё то, чего сами были лишены?
— Cуд уже вынес решение, — напомнил Егор. — Даже там сказали, что ты нам не мать. Чего ты хочешь от нас? Тебя вoдка довела до инвaлидности, вот и живи теперь на пенсию по ней. Это твои aлименты.
— Ты правда думаешь, что я выживу на эти копейки?! — хрипло завизжала Ольга, сорвавшись. — Да вы yбийцы! Лишать человека денег на лeкарства!
— Нет, — тихо ответил Никита. — Мы сироты. Точнее, были бы ими, если бы не тётя Инга.
Инга всё это время молчала. Впилась пальцами в край стола, будто пытаясь удержаться. Хотя уж её-то было кому поймать.
— Ну а ты, Инга? Ну помоги мне! Мы же с тобой всё детство провели!
— Не с тобой, — наконец сказала Инга. — Я своё детство провела с твоими детьми.
Ольга отключилась. То ли поняла, что не дождётся помощи, то ли бежала от упрёков, как всегда.
— Она больше не позвонит, — с тихой, но твёрдой уверенностью в голосе сказал Егор. — Слишком гордая, чтобы умолять. И слишком эгоистичная, чтобы меняться.
Инга кивнула. Хотелось верить, что это действительно конец. Что последнее слово сказано, последнее обвинение снято, а последние связующие нити — обрезаны.
…По подоконнику затарабанил дождь. Казалось, что капли смывают не только пыль, но и тяжесть прошлого. Сыновья даже не стали толком обсуждать случившееся, словно хотели побыстрее вычеркнуть Ольгу из мыслей. Они сразу переключились на разговоры по поводу 8 Марта: отмечать договорились, конечно, у Инги. И это ощущалось так, словно кто-то накинул на неё тёплое одеяло после долгой зимней прогулки. Теплое и такое родное…
Автор: Одиночество за монитором