Никогда не садилась в 16-й автобус или такси, если в его номере была эта страшная цифра.
Наконец врач, которая вела все мои беременности, сказала:
– Если не выносите эту, то шансов, скорее всего, больше не будет. Надо лечь на сохранение, даже при полном благополучии. И заранее.
Сыночек родился намного раньше времени, слабеньким. Принесли мне его только на четвертые сутки. И почти сразу отправили нас в детскую больницу, на доращивание. Сказали, выпишут, как только он окрепнет немного и наберет вес.
Палата на двоих была: две взрослые кровати и две детские. Вторая женщина тоже с мальчиком новорожденным. Да и не женщина, а девчонка совсем, сама еще ребенок. Мамочка эта молоденькая сказала, что они не надолго, у малыша просто сердечко немножко шумит. Так, больше перестраховываются. Чуть-чуть подержат, обследуют, и выпустят.
А на следующий день вдруг ушла куда-то, долго ее не было. Вернулась хмурая, сердитая даже, губы закушены. Собрала вещи свои, и испарилась. Без ребенка. Медсестра потом зашла, бутылочка со смесью в руке. Памперс маленькому переодела, и из бутылочки его стала кормить. А на мои недоуменные вопросы объяснила, что бросила эта девчонка дитя, отказную написала. Она еще школьница, отец мальчика кто – не признается. Вот ее родители и надавили: куда тебе ребенок, это не игрушка. Взрослая будешь, замуж выйдешь, тогда и заводи детей. А этого государство вырастит, мало ли таких. И не выдержала девочка. Да много она понимает, в таком-то возрасте…
Как же мне его жалко было, мальчишечку этого! Только жизнь начинает, а уже с предательством столкнулся.
Я всё смотрела на него, и такое желание возникло к нам забрать! Пускай с моим Боренькой вместе растут. Сыночка мы давно договорились Борисом назвать. В честь Глебова деда, Глеб рассказывал, каким он хорошим человеком был.
Мужу позвонила, поделилась. Он и не против, сказал, заберем, если получится. Таких малышей, здоровеньких, обычно быстро усыновляют.
А тут мой Боренька кушать захотел. Только я его покормила да сцеживаться собралась, как второй малыш проснулся, тоже есть требует. А у меня молочка много, Боренька совсем помалу ел. Взяла да и покормила маленького.
Медсестра пришла с бутылочкой, а малыш уже спит вовсю, сытенький. Я сказала, что покормила уже. Сестра ругалась сильно, нельзя, мол. Всякой несовместимостью пугала, а я и говорю: а как же раньше кормилицы чужих деток выкармливали? Пришел врач, велел понаблюдать. Да всё у маленького хорошо было. И мне его кормить разрешили. Вроде неофициально. Но врач сказал, что грудное молоко уж точно не хуже смеси.
Так и кормила я двоих. Да только вот совсем недолго. Потому что мой Боренька… Не выжил он. Утром как-то показалось мне, что он дышит странно. И носогубный треугольник вроде бы синюшный. Схватила, на пост побежала. А медсестра только глянула на него, у меня из рук выхватила, и убежала с Боренькой на руках. Потом я уже узнала, что в ре анимацию. Да только помочь не смогли ему и там…
Забрали у меня Бореньку, я в палату вернулась, а там малыш проснулся, плачет. Я его помыла немножко, памперс поменяла, покормила. А сама всё о сыночке думаю.
А потом, это я уж маленького раза два еще покормить-переодеть успела, доктор пришел. Говорит, муж вас внизу ждет, выписываем вас. И объяснил, почему.
Дальше я уже плохо помню. Отрывками. То мне грудь перетягивают, чтобы молоко ушло, то коробочка нарядная, а в ней кукла лежит, младенец. Все говорят, что это Бореньку хоронят, а я не верю. Потому что Боренька там, в больнице остался, совсем один. И меня почему-то к нему не пускают. Наверное, опять в ре анимацию попал. А зачем про куклу в коробочке говорят «Боренька», не понятно. И плачут еще. Наверное, жалеют, что Боренька один в палате. И я всё время и мужа, и всех просила, умоляла, чтобы меня к сыночку пустили в больницу. Мне ведь плохо без него, а ему без меня.
Не знаю, какими путями Глеб действовал, но малыша мы усыновили. И тоже Борисом назвали. Это уж много потом, когда в себя пришла и с мер ть нашего Бореньки приняла, муж мне как-то сказал, грустно усмехнувшись, что деньги многое решают.
Мы с Глебом счастливы были, что малыш наш с нами, Боренька рос и жизни радовался. Только моя мама однажды сказала: «Хороший мальчик. Но страшно немного, все-таки чужие гены». Впрочем, она тоже быстро Бореньку своим стала считать, и даже полюбила. Так что мы очень дружно жили, втроем. А мама очень помогала, и много времени с внуком проводила. У нее же кроме нас, и нет никого: папа мой рано ушел, а других детей у них не случилось.
Боренька радовал: ласковый, веселый, здоровый. И говорить рано начал, и смышленый такой! Единственно, что меня стало немного настораживать: его странная иногда реакция. На сказки или в жизни. Никогда он не сочувствовал тем, кто в беду попадал. Ну ладно, когда в сказках: Теремок развалился, или Колобка лиса съела. Только смеется. Я думала: мал еще. Объяснять старалась, что вот, беда какая, жалко. Смотрит на меня с недоумением, и всё. Когда он стал постарше, уже года в четыре, я забеспокоилась. Собачка наша, Жужка, которую он очень любил, лапу занозила и плакала, пока Глеб занозу не вытащил, а Боря только смотрел с любопытством, и всё. Я бы в детстве в такой ситуации вместе с собакой рыдала, а он и не подумал пожалеть! И бабочку раз увидел, которой кто-то крылышки потрепал, и она беспомощно на земле крутилась, тоже разглядывал и веселился, мол, как смешно она вертится. Да и другие случаи подобные были. И сколько я не пыталась к его сочувствию взывать, объяснять, что жалко же – нет. Даже не понимает, как это – пожалеть. Сам не будет вред причинять, но и не посочувствует.
Вот тогда я и вспомнила про чужое наследство. Может ли такое быть, что как-то это по генам передается, бесчувствие это? У нас-то таких точно никогда не было.
А серьезно я задумалась, когда однажды заболела, сыночку пять уже исполнилось. Мама и Глеб на работе были, а у меня температура. И Боря тоже засопливился немного, решили его дома оставить, чтобы не расхворался, в садик не водить. Муж ему с утра наказал, что, мол, мама плохо себя чувствует, ты за ней поухаживай. Ты же большой уже, справишься. Я его завтраком покормила, а сама легла. Боря играл своими машинками, но часто ко мне подходил. То полотенце на голове сходит намочит, то градусник под мышку сунет, то попить принесет, даже чай сам делал. И я понимала: все это не из сочувствия, чтобы мне легче стало, а из интереса. Чай он сам впервые кому-то готовил да приносил, и полотенце мочить да отжимать тоже папа только сегодня научил. Это для него игра такая веселая была, в доктора.
Но тут же и сомневаюсь: наверное, зря я себя накручиваю, он просто маленький, не понимает. А вспомню себя или знакомых ребятишек: нет, умеют остальные дети в таком возрасте сочувствовать и жалеть. Все, только не Боря.
Откуда в нем это? Гены?
И не зря я боялась чужих генов…
Вскоре к нам настоящая беда пришла: мой любимый, мой родненький, самый надежный на свете человек, Глебушка, погиб. Меня спасло тогда только то, что я нужна сыну и маме, держалась как-то… А Боря… ладно, опять не понял ничего, допустим. Но он же видел, как мама и бабушка плачут, ни разу не приласкался, не заплакал тоже…
Мама к нам перебралась, вместе в горе легче. А потом болеть стала, пришлось ей с работы уйти. Финансово, конечно, стало тяжело: раньше Глеб очень хорошо зарабатывал, а теперь на мою зарплату да мамину невеликую пенсию втроем пришлось жить. А у свекров от дочки четверо родных внуков, и сама дочка не работает, им в первую очередь помощь требуется.
Дальше стало еще тяжелее: мама слегла. И я даже подработки брать не могла, все силы и свободное время тратила на уход за ней. А Боря? Нет, он теперь не делал ни малейшей попытки помочь мне, а уж об уходе за бабушкой и речи не шло. Мало того, он только досадливо морщился, если я просила его, например, сходить в аптеку, или подать бабушке еду, когда придет из школы. Ходил, подавал. По обязанности. Он же послушный…
Но ни разу не обнял любимую бабушку, по руке не погладил, не спросил, как себя чувствует. Игра кончилась, а жалеть он не умел…
Только спасибо, хоть с Жужкой гулял утром и вечером, у приятеля тоже собака, так вот они вместе и выходили. Все-таки мне одной заботой меньше.
И после бабушкиного ухода тоже ни мне не посочувствовал, ни сам слезинки не проронил. А ведь любимая бабушка!
Я думала: всё. Я уже потеряла самых своих любимых людей, хуже не может быть. Оказалось, может.
В один не прекрасный день на домашний телефон (я от него до сих пор не отказалась, всё боялась, вдруг с сотовым что, а нужно будет срочно врача вызывать) мне позвонила женщина. И сказала, что она ищет своего ребенка, которого когда-то в больнице оставила.
Всё совпало: даты, как она себя описала. Плакала, рассказывая, как родители заставили отказ написать. И увезли ее в другой город, переехали, позора боялись. И как отец ребенка ее нашел, они поженились, у них уже двое детей, но они всегда мечтали первенца найти. Только вот тайна усыновления не давала. Потом бизнес ее мужа сильно в гору пошел, в семье появились по-настоящему большие деньги. Такие, которые многое позволяют сделать. В том числе, и усыновленного ребенка найти.
Женщина так плакала, так просила «хоть одним глазочком на утерянного сына глянуть». И умоляла разрешить сделать генетическую экспертизу. Просто чтобы знать и прекратить поиски. А если подтвердится, то она будет уверена, что ее дитю хорошо живется.
Конечно, я разрешила. Мне скрывать нечего. Мы ведь с Борей семья. Пусть он сочувствовать не умеет, а любить-то – еще как! Он меня очень любит, я знаю!
Как же я ошибалась!
Экспертиза подтвердила: Боря их ребенок. А после дня, проведенного со своими потерянными родителями, у Бори словно крышу снесло: видимо, они постарались продемонстрировать все свое благополучие и даже богатство, то, что он приобретет, если будет жить с ними, а не с бедной бывшей мамочкой в жалкой двухкомнатной квартирке среднего городишки.
Боря с новыми родителями быстро все решили. Деньги, опять же, многое могут. Даже суд организовали, чтобы и со стороны закона все чисто было.
А меня папаша после суда в известность поставил: теперь он бизнес за границу переводит, выходит на новый уровень. И они туда уезжают всей семьей, на ПМЖ.
На мои слёзные мольбы разрешить хотя бы иногда позвонить, узнать, как Боренька, плечами пожал. Зачем? Мальчику уж точно лучше будет, чем у меня. С родными родителями, а не с чужой тетенькой. А то, что я его 12 лет растила, ну и что? Не я, так другая семья бы взяла, на усыновление здоровых детей очередь.
К нам сын привыкнет, объяснил он, к хорошей жизни быстро привыкают. А если постоянно о бывшей матери напоминать, это для психики вредно. Собаке и то хвост сразу отрубают, а не постепенно.
Деньги мне предлагал, компенсацию за расходы, много. И удивился, когда я отказалась.
А Боря даже не позвонил ни разу. Уж что-что, а домашний номер наш наизусть знает, мог бы возможность найти. Если бы захотел. Уж молчу о том, чтобы хоть попрощался по-человечески. Нет, только, когда уходил в последний раз с ними, бросил: «пока, ма…», и осекся.
Так и осталась я одна. Нет, неправда, со старенькой уже Жужкой. Вот уж кто точно и любить, и сочувствовать умеет! Хорошо хоть, фотографии у меня остались. Мамочки, Глеба и нашего сыночка Бореньки…
И вот теперь я часто думаю: а может, гены тут и не при чем. Это видимо, моё воспитание виновато. Потому что я, наверное, тоже бездушная: ведь радуюсь, что мама до этого не дожила…