Жизнь до родов казалась мне сейчас каким-то сном. Мы с Димой только начали строить нашу семью, обустраивали гнездышко в нашей небольшой, но уютной квартирке. Свекровь, Анна Петровна, жила в другом городе, и наши отношения были, я бы сказала, идеальными ровными и уважительными. Мы навещали ее раз в несколько месяцев, проводили вместе праздники. Она никогда не лезла в нашу жизнь, не давала непрошеных советов. Я даже немного восхищалась ее тактичностью.

В те редкие наши приезды она всегда старалась нас вкусно накормить, расспрашивала о работе. Помню один из таких приездов, когда мы сидели за столом, уставшие после дороги.

— Ну что, детки, как дела? Работается? — спросила она, наливая нам чай.

— Да, мам, все хорошо, — ответил Дима, — на работе завал, конечно, но куда без этого.

— А у тебя, Леночка? — она посмотрела на меня с теплотой.

— У меня тоже все неплохо, — улыбнулась я, — проект интересный, хоть и сложный.

— Главное, чтобы вам нравилось, — сказала Анна Петровна, — работа должна приносить удовольствие.

И я действительно чувствовала, что все идет своим чередом. Мы любили друг друга, работали над отношениями, и даже со свекровью я, казалось, нашли общий язык. Что еще было нужно?

А потом я узнала, что беременна. Мы с Димой были счастливы, хоть и немного напуганы. Все-таки первый ребенок, такая ответственность. Димка меня успокаивал, говорил, что мы справимся. Как я могла не верить собственному мужу? Беременность протекала тяжело, а роды и вовсе стали кошмаром. Что-то пошло не так, и наш сын родился с проблемами. Врач обмолвился, что травму он при появлении на свет получил. Малыш был долгожданным, безгранично любимым, но, увы, не таким, как все.

Первое время после родов было как в тумане. Я помню только бесконечные слезы, страх и отчаяние. Анна Петровна приезжала к нам в больницу, но держалась отстраненно. Она сочувственно смотрела на нашего малыша, но не брала его на руки.

— О, нет! Не буду я его на руки брать, — сказала свекровь, когда я попросила ее передать мне сына, — сама давай. Еще сделаю что не так. Он же больной, с ним аккуратно нужно…

Когда мы вернулись домой, я полностью погрузилась в заботы о сыне. Физиотерапия, массаж, бесконечные консультации с врачами — все мое время было посвящено ему. Анна Петровна звонила нам, справлялась о здоровье внука, но не предлагала помощи.

Помню один из таких разговоров, когда я, измученная, сидела на кухне, пытаясь хоть немного отдохнуть.

— Как вы там? — услышала я ее голос в трубке.

— Тяжело, мам, — призналась я, — очень тяжело.

— Я понимаю, — сказала она, — но вы держитесь. Все наладится.

— Я стараюсь, — призналась я, — но иногда мне кажется, что у меня просто нет сил.

— Леночка, главное — не отчаивайся, — протянула она, — верь в лучшее.

После этого разговора я почувствовала себя еще более одинокой. Мне нужна была не поддержка по телефону, а реальная помощь. Я никогда не просила ее о помощи напрямую. Мне казалось, что она сама должна понять, как нам тяжело. Мне казалось, что она любит внука, но ее любовь какая-то странная, отстраненная. Она словно боялась, что не справится. Что не выдержит.

***

Когда сыну исполнилось полгода, Анна Петровна приехала к нам в гости. Я была рада ее видеть, надеялась, что она наконец-то проявит инициативу и хоть немного меня разгрузит. Мы сидели в гостиной, пили чай. Сын лежал на коврике и пытался перевернуться на живот. Анна Петровна смотрела на него с улыбкой.

— Какой он у вас молодец, — сказала она, — старается.

— Да, — ответила я, — мы много занимаемся.

— Я вижу, — сказала она, — ты — отличная мама.

— Спасибо, — кивнула я.

Наступила неловкая пауза. Я ждала, что она скажет что-то еще, предложит посидеть с сыном, пока я схожу в магазин или просто отдохну. Но она молчала. Наконец, я не выдержала.

— Мам, — сказала я, — может быть, ты побудешь с ним немного, пока я приготовлю обед?

Анна Петровна немного растерялась.

— Ну, не знаю, — сказала она, — я немного устала с дороги.

— Я понимаю, — ответила я, — но мне правда нужна помощь.

— Хорошо, — сказала она, — я посижу с ним. Но только недолго. Полчасика тебе хватит?

Я почувствовала облегчение. Наконец-то пусть хоть крохотная, но передышка. Я ушла на кухню и начала готовить обед. Время от времени я заглядывала в гостиную, чтобы проверить, как они там. Анна Петровна сидела на диване и смотрела телевизор, сын лежал на коврике и играл с погремушкой.

Я заметила, что она даже не пытается с ним разговаривать, не играет с ним. Она даже внимания на него не обращает! Меня охватило разочарование. Неужели ей так сложно просто поиграть с внуком? Неужели она не понимает, как мне тяжело? Я вернулась на кухню и продолжила готовить обед, но мыслями я были далеко. Я думала о том, что наши отношения со свекровью никогда не будут прежними. Рождение сына изменило все. Оно обнажило ее равнодушие, ее нежелание участвовать в нашей жизни.

Мне было больно и обидно. Я хотела, чтобы она была рядом, чтобы поддерживала нас, помогала нам. Но она предпочитала оставаться в стороне.

С того момента, как сыну в год поставили окончательный диагноз, отношения с Анной Петровной изменились. Точнее, изменилась она. Та теплота, то показное обожание внука, которое я видела раньше, словно испарились. Осталась лишь какая-то сдержанная вежливость да натянутая улыбка. Порой мне казалось, что свекровь к родному внуку испытывает отвращение.

Я помню, как мы приехали к ней в гости через несколько месяцев после того, как все стало ясно. Дима нес спящего сына на руках, я тащила сумку с вещами и лекарствами. Анна Петровна встретила нас на пороге.

— Ну, здравствуй, Леночка, здравствуй, Димочка, — сказала она, явно расстроившись, — проходите.

Я заметила, что она не поцеловала нас, как обычно, не попыталась взять сына на руки. Просто посторонилась, пропуская нас в дом. Мы прошли в комнату — во второй спальне мы всегда жили, когда приезжали в гости. Дима осторожно положил сына на кровать, я начала разбирать вещи, а Анна Петровна стояла в дверях, наблюдая за нами.

— Как вы там? — спросила она, — как Андрей?

— Ничего, — ответила я, стараясь говорить ровно, — занимаемся, ходим на занятия.

— Да, да, понимаю, — сказала она, — тяжело вам, наверное.

— Тяжело, — подтвердила я.

Наступила неловкая тишина. Я чувствовала, что она хочет что-то сказать, но не решается.

— Ну, ладно, — сказала она наконец, — я пойду. Вам, наверное, надо отдохнуть с дороги.

И она ушла.

Я села на кровать и почувствовала, как по щекам текут слезы. Мне было так одиноко и обидно! Я хотела, чтобы она обняла меня, поддержала, сказала, что все будет хорошо. Но вместо этого я получила лишь холодную вежливость. Вечером мы сидели за столом и ужинали. Анна Петровна приготовила обычную еду, без каких-либо изысков, без тех «бабушкиных вкусностей», которыми она раньше нас баловала.

— Как Андрей кушает? — спросила она.

— Нормально, — ответила я, — он у нас молодец, старается.

— Да, — сказала она, — он у вас такой… особенный.

Я почувствовала, как внутри меня все закипает. «Особенный»? Зачем вообще нужно было об этом упоминать?

— Мам, — сказал Дима, — не надо так говорить. Пожалуйста.

— Я ничего плохого не имела ввиду, — ответила Анна Петровна, — чего вы на правду обижаетесь? Он ведь действительно не такой, как все!

Пробыли мы у свекрови всего несколько дней. Собирались задержаться на пару недель, но я настояла на возвращении домой. Мать Андрея всеми силами демонстрировала равнодушие ко мне и к моему сыну. Отношение не менялось только к Диме.

Сыну было два года, когда свекровь под предлогом «буду вам помогать», продала свой дом в пригороде и купила двухкомнатную квартиру. После переезда ровным счетом ничего не изменилось — она к нам не приходила и в гости нас не звала.

***

Когда Андрею было уже четыре года, мы решили с ним пойти и погулять в парк. Я посадила его в прогулочную коляску (специальную для детей с ДЦП мы тогда еще не приобрели), и мы отправились на улицу.

В парке мы встретили Анну Петровну — она сидела на скамейке и читала книгу.

— Ой, здравствуйте, — сказала она, увидев нас, — как дела?

— Гуляем, — ответила я, — решили немного развеяться.

— А он у вас такой большой уже, — сказала она, глядя на Андрея в коляске, — и все еще в коляске. Неправильно это, Лена.

Я почувствовала, как у меня перехватывает дыхание.

— Ему так удобнее.

— Ну, не знаю, — сказала она, — мне кажется, ему уже пора самому ходить.

— Он не может сам ходить, — разозлилась я, — у него проблемы со здоровьем.

— Я знаю, — сказала она, — но все равно, это как-то… странно.

— Странно? — переспросила я, с трудом сдерживая гнев. — Что странно? Что мой сын не такой, как все?

— Не надо так реагировать, — взвилась она, — я просто высказала свое мнение.

— Твое мнение никого не интересует, — сказала я. — Особенно, если оно ранит моего ребенка.

Я развернулась и пошла прочь. Я больше не хотела видеть ее, не хотела слышать ее.

С каждым днем я все больше убеждалась в том, что Анна Петровна не сможет принять нашего сына таким, какой он есть. Она не сможет полюбить его по-настоящему. И это было очень больно.

***

Когда Андрюше исполнилось пять, стало очевидно, что наш брак с Димой трещит по швам. И дело было не только в трудностях, связанных с особенностями развития сына. Дело было в Диме. В его постепенном отстранении, в угасании того трепетного отношения, которое он проявлял к Андрюше в первые месяцы после его рождения.

Помню, как в самом начале, когда еще теплилась надежда, что все не так серьезно, Дима часами сидел у кроватки сына, читал ему сказки, пел колыбельные. Он обещал, что сделает все возможное, чтобы Андрюша был счастлив. Но постепенно его энтузиазм угас. Он стал чаще задерживаться на работе, реже играть с сыном, находить поводы, чтобы уехать из дома.

Однажды я не выдержала и спросила его прямо:

— Дима, что происходит? Почему ты так отдалился от нас?

Мы стояли на кухне, я мыла посуду, а он слонялся по комнате, избегая моего взгляда.

— Ничего не происходит, — буркнул он, — просто устаю на работе.

— Не ври мне, — сказала я, — я вижу, что тебе не хочется быть дома. Ты избегаешь Андрюшу.

Он замолчал, а потом резко повернулся ко мне:

— Лена, ну что ты хочешь от меня? Я не знаю, как с ним заниматься! Он же ничего не понимает!

— Он все понимает, — возразила я, — он просто не может выразить свои чувства так, как обычные дети. Но он чувствует нашу любовь.

— Любовь? — усмехнулся он, — Лена, мы живем в аду. Каждый день одно и то же: массаж, упражнения, врачи. Я устал!

Слезы навернулись на мои глаза.

— А я не устала? — прошептала я, — я тоже хочу нормальной жизни. Но я люблю своего сына и готова бороться за него.

— Ты можешь бороться, — сказал он, — а я больше не могу.

После этого разговора все стало только хуже. Дима все чаще уезжал в «командировки», задерживался у друзей, находил любые поводы, чтобы не быть дома. А когда все-таки оставался, то вел себя отстраненно, словно мы с Андрюшей были для него чужими людьми.

Он стал чаще предлагать мне поехать к моей маме, которая действительно очень помогала. Она приезжала к нам несколько раз в неделю, чтобы посидеть с Андрюшей, пока я занималась домашними делами или просто немного отдыхала. Мама была моей главной поддержкой в этот трудный период.

Как-то Дима предложил мне поехать к маме на все выходные.

— Лена, тебе нужно отдохнуть, — сказал он, — съезди к маме, развейся. А я побуду с Андрюшей.

Я посмотрела на него с подозрением.

— Ты уверен? — спросила я, — ты сможешь за ним присмотреть?

— Конечно, смогу, — ответил он, — я же его отец.

Я согласилась, но всю дорогу до маминого дома чувствовала себя неспокойно. И, как оказалось, не зря.

Когда я вернулась в воскресенье вечером, Димы дома не было. На столе лежала записка: «Я ушел. Не жди меня. Пацан у соседки». Мой мир рухнул в одно мгновение.

Дима ушел к другой женщине. Я узнала об этом через несколько дней от общих знакомых. Оказалось, что у него уже давно была связь на стороне. И после развода он не стал долго тянуть — быстро съехался со своей новой пассией.

Не буду врать, мне было очень больно. Только господь знает, что я тогда чувствовала. Горевать и хоронить себя было нельзя — я знала, что у меня нет времени на то, чтобы жалеть себя. У меня есть Андрюша, и я должна быть сильной ради него.

***

Развод был тяжелым. Мы делили имущество, решали вопросы об опеке над сыном. Дима не проявлял особого интереса к Андрюше, ограничиваясь лишь выплатой алиментов. Он словно вычеркнул нас из своей жизни. После развода я осталась одна с сыном. Было трудно, но я справилась. Я работала, занималась с Андрюшей, находила время для себя. Я научилась жить заново.

Моя мама продолжала мне помогать. Она стала еще чаще приезжать, поддерживала меня морально и физически. Без нее я бы не справилась. Я смотрела на шестилетнего сына и думала о том, как сильно я его люблю. Он — моя жизнь, моя надежда, моя сила. И я сделаю все возможное, чтобы он был счастлив. Даже если для этого мне придется быть и мамой, и папой в одном лице.

Видеть чужое счастье, особенно когда оно построено на обломках твоего собственного, всегда больно. Но когда это счастье еще и так демонстративно выставлено напоказ, боль становится почти невыносимой. Через несколько месяцев после нашего развода Димина новая пассия забеременела. А вскоре в их социальных сетях появились трогательные фотографии новорожденной девочки. Дима светился от счастья, держа на руках свою дочь.

Я, конечно, старалась не обращать внимания, но любопытство, как известно, не порок, а большая сила. Я завела левый аккаунт и стала следить за жизнью бывшего мужа и его новой семьи. И чем больше я наблюдала, тем больше меня охватывала злость и обида.

Дима превратился в идеального отца. Он возился с дочкой, читал ей сказки, гулял с ней в парке. В их инстаграме постоянно появлялись фотографии из цирка, зоопарка, с каруселей. Он словно наверстывал упущенное, пытаясь доказать всем (и, возможно, самому себе), что он — замечательный отец.

Но самое обидное было видеть, как моя свекровь, Анна Петровна, помогала новой невестке. Она часто приезжала к ним в гости, сидела с ребенком, готовила еду. В их аккаунте было полно совместных фотографий, где они улыбались и обнимались.

Помню, как однажды, увидев очередное фото Анны Петровны с Диминой дочкой, я не выдержала и позвонила ей.

— Анна Петровна, здравствуйте, — сказала я, стараясь говорить ровно.

— Леночка, здравствуй, — ответила она, — как ты? Как Андрюша?

— Все хорошо, — сказала я, — а у вас как дела? Как внучка?

— Ой, Леночка, — защебетала она, — такая чудесная девочка! Умница, красавица! Дима просто души в ней не чает.

— Я рада за вас, — сказала я.

Наступила неловкая пауза.

— Анна Петровна, — сказала я, собравшись с духом, — я хотела спросить… Почему вы так часто ездите к ним? Вы же никогда не помогали нам с Андрюшей.

Она замолчала.

— Леночка, не начинай, — сказала она наконец, — не нужно ворошить прошлое.

— Но почему? — настаивала я, — почему один ребенок заслуживает внимания, а другой — нет?

— Лена, пойми меня правильно, — сказала она, — мне тяжело было видеть, как Андрюша страдает. Я не знала, как ему помочь. Да и сложно с ним, понимаешь? Внучка полностью здорова, развивается по возрасту. С ней легко, она все понимает. А твой сын… Овощ овощем, прости Господи!

— Но вы даже не пытались наладить с ним контакт, — возразила я, — вы просто отвернулись от нас!

— Лена, я не хотела тебя обидеть, — сказала она, — я просто не знала, что делать. Инвалидность — это ведь не просто.

— Вы могли бы просто быть рядом, — продолжала я, — просто любить его потому, что он есть.

Она молчала.

— Ладно, — сказала я, чувствуя, как к горлу подступает ком, — прощайте.

И я повесила трубку.

Я сидела на диване и плакала. Почему Дима так легко отказался от Андрюши? Почему Анна Петровна так явно демонстрирует свою любовь к новой внучке, забыв о существовании Андрюши? Головой я понимала, что ничего не могу изменить. А вот сердцем… Дима выбрал другую жизнь, а Анна Петровна — другую семью. Мне оставалось только принять это и двигаться дальше.

***

Я всегда старалась быть хорошей невесткой. У Анны Петровны характер был сложный, но я никогда с ней не спорила, всегда слушала ее советы, даже если они мне не нравились. Дарила ей хорошие подарки, старалась угодить. Знала, что у нее были проблемы с деньгами, и несколько раз, втайне от Димы помогала ей выплатить долги. Мне казалось, что если я буду достаточно хорошей, она меня полюбит. Искренне, как дочь. Но чуда не произошло.

Сейчас Андрюше уже шесть лет. Он ходит в специальный детский сад, занимается с логопедом и дефектологом. Он очень старается, и у него есть небольшие успехи. Но он по-прежнему нуждается в особом внимании и заботе. К сожалению, ни бабушка, ни отец не проявляют к нему никакого интереса. Они даже не поздравляют его с днем рождения и Новым годом. Просто перечисляют алименты на карту — двадцать пять тысяч рублей, и все.

Я, конечно, стараюсь не обращать на это внимания. Я хорошо зарабатываю, у меня есть своя квартира, я получаю пособие на ребенка. Я могу сама обеспечить Андрюшу всем необходимым. Но все равно, иногда мне становится очень обидно. Обидно за Андрюшу, который не заслужил такого отношения. Обидно за себя, которая столько лет старалась быть хорошей, но так и не смогла заслужить любовь свекрови.

Я никогда не понимала, почему одни люди с разными людьми ведут себя настолько по-разному. Почему Анна Петровна так изменилась после рождения девочки от новой жены Димы? В чем моя проблема? Почему она меня не полюбила?

Я не знаю ответов на эти вопросы. Возможно, их и нет. Возможно, просто так сложилось. Возможно, дело в характере Анны Петровны, в ее предрассудках, в ее нежелании принимать Андрюшу таким, какой он есть. Я стараюсь не зацикливаться на этом. Я знаю, что самое главное — это Андрюша. Я буду любить его, заботиться о нем и делать все возможное, чтобы он был счастлив.

А что касается Анны Петровны и Димы, то я просто перестала о них думать. Они сделали свой выбор, и я уважаю его. Я не буду им мешать, не буду требовать от них внимания к Андрюше. Я просто буду жить своей жизнью и радоваться каждому дню, проведенному с моим любимым сыном.

Автор: Житейские истории