Мне было тринадцать, когда у меня появился брат. До этого я была единственным ребенком в семье, и, признаюсь, мне это нравилось. Вся любовь и внимание родителей принадлежали мне одной. У меня была своя комната, куча игрушек и книг, и я привыкла, что все вертится вокруг меня.

Мама долго пыталась сама во второй раз забеременеть, но у нее это не получалось. Я помню, как они с папой мотались по больницам, сдавали анализы, проходили какие-то процедуры. Я тогда не понимала, что происходит, но чувствовала, что родители чем-то сильно обеспокоены. Вечерами они тихонько переговаривались на кухне, а мама часто грустно смотрела в окно.

О том, что они хотят ребенка из детского дома взять, мне не сказали. Скрывали долго, а потом просто поставили перед фактом. Однажды вечером, когда я делала уроки в своей комнате, в дверь постучалась мама.

— Дочь, нам нужно с тобой поговорить, — сказала она, присаживаясь на краешек моей кровати.

Папа стоял в дверях, скрестив руки на груди. Вид у них был какой-то… Торжественный, что ли.

— Что-то случилось? — спросила я, откладывая учебник в сторону.

— Понимаешь, дорогая, мы с папой очень хотим, чтобы в нашей семье появился еще один ребенок, — начала мама, подбирая слова.

— Ну, вы же знаете, что у вас не получается, — выпалила я, не подумав.

Мама вздохнула.

— Да, милая, ты права. Поэтому мы решили… мы решили взять ребенка из детского дома.

Я опешила.

— Как это — взять? — спросила я, не понимая, — как котенка?

— Ну что ты такое говоришь, — нахмурился папа, — это серьезный шаг. Мы долго думали и решили, что это будет правильно.

— А меня вы спросили? — возмутилась я, — я вообще-то тоже живу в этой семье!

— Мы хотели сначала все подготовить, чтобы не травмировать тебя, — ответила мама, глядя мне в глаза, — понимаешь, мы думаем, что это будет хорошо для всех. У этого ребенка нет семьи, а мы можем ему ее дать.

— А что будет со мной? — спросила я, — вы будете любить его больше, чем меня?

— Глупости какие, — папа подошел и обнял меня за плечи, — мы любим тебя больше всего на свете. Просто теперь нашей любви хватит на двоих.

Я надулась и отвернулась к окну. Мне не нравилась эта идея. Совсем. Я не хотела ни с кем делиться своими родителями, своими игрушками, своей жизнью. Я хотела, чтобы все оставалось как прежде.

— Как его зовут? — спросила я, спустя некоторое время, не поворачиваясь.

— Леша, — ответила мама, — ему три годика.

— Три? Он же совсем маленький!

Я представила себе крошечного малыша, испуганного и одинокого. Наверное, ему очень страшно в этом детском доме.

— Да, маленький, — улыбнулась мама, — но он очень хороший мальчик. Мы уверены, вы с ним подружитесь.

Я взбрыкнула сначала, конечно. Кричала, что это несправедливо, что я не хочу никакого брата, что они испортят мне жизнь. Но потом, когда я немного успокоилась, я размышлять об этом. О том, как ему, наверное, одиноко и страшно. О том, что у него нет мамы и папы, которые могли бы его обнять и поцеловать. И тогда я поняла, что, может быть, я все-таки хочу брата. Может быть, я смогу полюбить этого маленького мальчика и стать ему настоящей сестрой.

***

Трехлетнего Лешку мама и папа взяли из детского дома через две недели после этого разговора. В тот день я очень волновалась. Я даже не могла нормально есть, все время ходила по дому, как неприкаянная, и ждала их возвращения. Когда машина наконец подъехала к нашему дому, я выскочила на улицу, как ошпаренная.

Мама вышла из машины первая. Она улыбалась и держала за руку маленького мальчика. У него были огромные, ярко-зеленые глаза и взъерошенные светлые волосы. Он был одет в какой-то несуразный костюмчик, явно не по размеру. Когда мама с папой подвели его домой, он, увидев меня, вдруг протянул ко мне ручки и бросился ко мне на шею.

— Сестлёнка! — пропищал он, обнимая меня своими крошечными ручками.

Я растаяла. Вся моя злость и обида улетучились в одно мгновение. Я обняла его в ответ и почувствовала, как у меня перехватило дыхание. И с той самой секунды Лешка для меня стал самым главным человеком в жизни.

Первое время было непросто, конечно. Лешка был очень застенчивым и боялся всего нового. Он постоянно ходил за мной хвостиком и не отпускал мою руку ни на секунду. Он боялся оставаться один в комнате, боялся громких звуков и чужих людей.

— Ему нужно время, чтобы привыкнуть, — говорила мама, — будь с ним терпелива.

И я старалась. Я играла с ним в его любимые игры, читала ему сказки на ночь, учила его рисовать и лепить из пластилина. Я даже позволяла ему спать в моей комнате, если ему было страшно.

А как-то, когда я укладывала его спать, он вдруг обнял меня и прошептал:

— Я люблю тебя, сестёнка.

У меня навернулись слезы на глаза.

— И я тебя люблю, Лешка, — ответила я, крепко обнимая его в ответ.

Через несколько месяцев Лешка стал более уверенным и самостоятельным. Он перестал бояться оставаться один и начал играть с другими детьми на площадке. Он стал улыбаться чаще и смеяться громче. Он расцвел, как маленький цветочек, который наконец-то попал в благоприятную среду. Но, конечно, были и трудности. Лешка иногда капризничал и устраивал истерики. Он мог начать плакать из-за какой-нибудь мелочи, например, если ему не нравился цвет его футболки или если я не хотела с ним делиться своими игрушками.

— Он просто еще маленький, — говорила мама, — не обращай внимания.

Но мне было трудно не обращать внимания. Иногда мне казалось, что Лешка специально испытывает мое терпение. Мне хотелось кричать на него, ругать его, даже шлепнуть его, но я сдерживалась. Я знала, что ему нужно больше любви и внимания, чем другим детям. Я знала, что он заслуживает того, чтобы я была для него хорошей сестрой.

***

К Лешкиным шести годам мы были неразлучны. Я, тогда шестнадцатилетняя, чувствовала себя скорее его второй мамой, чем просто старшей сестрой. Пока ровесницы бегали на свидания и красили губы, я учила Лешку кататься на велосипеде и читала ему на ночь сказки про храбрых рыцарей.

К этому возрасту я многое переосмыслила, перестала бунтовать и показывать характер. Подростковый период, казалось, прошел мимо меня, оставив лишь легкий отпечаток в виде пары вырванных страниц из дневника и тайного воздыхания по симпатичному однокласснику. У нас все было хорошо. Отец и мать души в Лешке не чаяли. Он был их маленьким чудом, их поздним счастьем, их зеленоглазым сокровищем.

Мой брат рос парнем беспроблемным до определенного момента. В садике его все любили, а дома он обожал строить замки из подушек и играть в машинки. Все изменилось в один день. В день, когда у родителей родилась еще одна малышка, моя сестричка Лика. Ее беременность для всех нас стала чудом.

Я помню тот день, как сейчас. Меня разбудил телефонный звонок. Звонила мама, ее голос звучал взволнованно и одновременно счастливо.

— Доченька, — проговорила она, — у нас родилась девочка!

— Что? Правда? — я вскочила с кровати, — мама, как ты себя чувствуешь?

— Все хорошо, милая, — ответила мама, — хочешь на нее посмотреть?

Я помчалась в больницу, как на крыльях. Всю дорогу я представляла себе маленькую сестренку, крошечную, розовую, беспомощную. Я мечтала взять ее на руки, поцеловать ее в макушку и научить ее всему, что знаю сама.

В роддоме меня встретил папа. Он сиял от счастья.

— Ну что, готова еще раз стать старшей сестрой? — спросил он, обнимая меня.

— Конечно! — ответила я, — где мама и Лика?

Папа провел меня в палату. Мама лежала в кровати, усталая, но счастливая. Рядом с ней в маленькой кроватке спала Лика.

Я подошла к кроватке и замерла. Лика была такая маленькая, такая хрупкая. У нее были темные, пушистые реснички и крошечный носик. Она тихонько посапывала во сне, и я не могла отвести от нее глаз.

— Она прелесть, — прошептала я, — мама, она просто ангел.

— Да, доченька, — ответила мама, — она наше маленькое чудо. Я никогда и не думала, что смогу самостоятельно родить ребенка.

Я провела в роддоме несколько часов. Я помогала маме, разговаривала с папой, и, конечно же, любовалась Ликой. Я чувствовала себя самой счастливой на свете.

Но когда я вернулась домой, я заметила, что Лешка ведет себя странно. Он был каким-то тихим и замкнутым. Он не играл, не разговаривал и вообще старался избегать меня.

— Леша, что случилось? — спросила я его, — почему ты такой грустный?

— Ничего, — ответил он, отворачиваясь.

— Ну, не ври мне, — сказала я, — я же вижу, что что-то не так. Расскажи мне.

Лешка вздохнул и посмотрел на меня заплаканными глазами.

— Вы теперь будете любить Лику больше, чем меня, — прошептал он.

Я опешила.

— Что за глупости, Лешка? — спросила я, — мы любим тебя так же сильно, как и раньше. Просто теперь у нас есть еще один ребенок, которого мы будем любить. Это не значит, что мы тебя любим меньше.

— Нет, значит, — ответил Лешка, — вы теперь будете все время заниматься Ликой, а про меня забудете.

— Леша, это неправда, — сказала я, обнимая его, — мы никогда про тебя не забудем. Ты наш самый любимый братик. Мы всегда будем тебя любить.

Но Лешка не поверил мне. Он продолжал вести себя замкнуто и отчужденно. Он ревновал родителей к Лике, и я не знала, что делать.

Первые месяцы после рождения Лики были очень трудными. Мама и папа были постоянно заняты малышкой, а я пыталась уделить внимание Лешке, чтобы он не чувствовал себя обделенным. Я играла с ним, читала ему, гуляла с ним в парке. Я старалась сделать все, чтобы он понял, что мы его любим.

Но ничего не помогало. Лешка становился все более угрюмым и раздражительным. Он начал плохо учиться в школе, драться с другими детьми и хамить родителям. Он как будто пытался привлечь к себе внимание любыми способами.

Как-то я не выдержала и поговорила с мамой.

— Мам, — сказала я, — мне кажется, Леша очень ревнует к Лике. Он чувствует себя ненужным.

— Я знаю, доченька, — ответила мама, — мы стараемся уделять ему внимание, но с маленьким ребенком это очень трудно.

— Я понимаю, мам, — сказала я, — но нужно что-то делать. Иначе Леша совсем испортится.

Мама задумалась.

— Может быть, нам стоит обратиться к психологу? — предложила она.

Я согласилась. Мы записались на прием к детскому психологу, и Лешка начал посещать занятия. Поначалу он сопротивлялся, но потом начал рассказывать психологу о своих чувствах и переживаниях. Психолог помог Лешке понять, что его ревность — это нормально, что родители любят его так же сильно, как и раньше, и что он не должен чувствовать себя обделенным. Он научил его выражать свои чувства словами, а не поведением.

***

Восемнадцатилетие Лешки мы отметили с размахом. Папа, хоть и ворчал про “разбаловали парня”, расстарался на славу: купил своему сыну машину. Простенькую “Ладу”, конечно, не иномарку, но зато новенькую, прямо из салона. Мама подарила золотую цепочку, тоненькую, но со вкусом — Лешке она шла, подчеркивала его юношескую самоуверенность. Я подарила ему крутой набор автомобилиста: всевозможные щетки, скребки, ароматизаторы — зная его любовь к машинам, надеялась, что пригодится. Лешка был счастлив, я это видела. Он светился от гордости и предвкушения, как ребенок, получивший долгожданную игрушку.

Мы все радовались за него. После стольких лет, когда он был «нашим Лешкой», а не «чьим-то еще», он наконец-то официально становился взрослым, самостоятельным человеком. Вечеринка получилась душевной, с шашлыками на даче, песнями под гитару и традиционными семейными тостами. Лешка был в центре внимания, принимал поздравления, шутил и смеялся. Казалось, ничто не может омрачить этот счастливый момент.

А через месяц после этой важной даты все изменилось. Лешка внезапно захотел узнать правду о своем происхождении. Помню, как одним вечером он вошел ко мне в комнату, присел на край кровати и с серьезным видом спросил:

— Слушай, Маш, а ты ничего не знаешь про… ну, про моих настоящих родителей?

Я опешила. Эта тема у нас в семье была табу. Мы никогда не обсуждали прошлое Лешки, стараясь сосредоточиться на настоящем и будущем.

— Леш, зачем тебе это? — спросила я осторожно, — у тебя же есть мама и папа. Они тебя любят. Разве этого недостаточно?

— Достаточно, конечно, — ответил он, глядя в пол, — но… все равно хочется знать. Кто они? Почему они меня бросили?

Я вздохнула.

— Леш, я правда ничего не знаю, — сказала я, — родители старались нас оградить от этого. Они хотели, чтобы ты чувствовал себя как дома.

— Но я же не маленький, — возразил он, — я имею право знать правду.

С того дня Лешка стал настойчиво выпытывать у мамы и папы правду о своих биологических родителях. Он спрашивал их обрывочно, нервно, то с упреком, то с надеждой.

— Мам, а ты помнишь ее? Настоящую мою маму? — спрашивал он у мамы за ужином, заставляя ее поперхнуться глотком чая.

— Лешенька, милый, зачем тебе это? — отвечала мама, стараясь сохранять спокойствие, — все это в прошлом. Важно то, что у тебя есть мы.

— Но я хочу знать! — настаивал Лешка, — хотя бы имя.

Папа был более категоричен. Он старался пресекать все разговоры на эту тему, говоря, что это больно и бессмысленно ворошить прошлое.

— Леша, мы тебя воспитали, мы тебя вырастили, — говорил он с укором, — разве этого недостаточно? Забудь про этих людей. Они тебя бросили. Они не достойны того, чтобы ты о них думал.

Но Лешка не сдавался. Он чувствовал, что родители что-то скрывают, и это подогревало его любопытство еще больше. Он начал читать старые документы, пересматривать фотографии, надеясь найти хоть какую-то зацепку. Я видела, как ему тяжело. Он стал раздражительным, замкнутым, потерял интерес ко всему, что раньше любил. Его радость от новой машины сменилась какой-то угрюмой отрешенностью.

Подставила моих родителей моя бабушка, мать отца — старая сварливая женщина, которая никогда не любила мою маму. У нее всегда были свои счеты с ней, и она не упускала возможности вставить ей шпильку.

Однажды, когда Лешка приехал к ней в гости, она, словно невзначай, обронила:

— Ой, Лешенька, такой ты у нас красивый вырос. Весь в свою мать.

Лешка насторожился.

— В какую мать? — спросил он, — вы что-то знаете?

Бабушка сначала отнекивалась, говорила, что просто так сказала. Но Лешка был настойчив. Он умолял ее рассказать правду.

И она выложила все. Она рассказала ему имя его биологической матери, ее фамилию, даже примерное место жительства. Она рассказала, что родители знали ее, что даже встречались с ней однажды, чтобы обсудить будущее Лешки.

— Они скрывали это от тебя, — сказала бабушка, злорадно поглядывая на Лешку, — не хотели, чтобы ты знал правду.

Лешка был в шоке. Он не мог поверить в то, что услышал. Он чувствовал себя преданным, обманутым. Он примчался домой, как ураган, ворвался в гостиную и потребовал от родителей объяснений.

— Это правда? — кричал он, тряся в руках листком бумаги с именем и фамилией его биологической матери, который ему дала бабушка, — вы знали ее? Вы скрывали это от меня?

Родители побледнели. Они молчали, опустив головы.

— Отвечайте! — кричал Лешка, — это правда?

Мама всхлипнула и закрыла лицо руками. Папа тяжело вздохнул.

— Да, Леша, — сказал он наконец, — это правда. Мы ее знаем. Виделись много лет назад.

— Почему? — кричал Лешка, — почему вы мне не сказали?

— Мы боялись, — ответил папа, — боялись, что ты нас бросишь. Боялись, что ты захочешь уйти к ней.

— Вы думали, я такой? — кричал Лешка, — вы думали, что я предам вас? Хорошего вы же обо мнения!

Лешка смотрел на нас с упреком, а потом резко развернулся и выбежал из дома, хлопнув дверью так, что задрожали стекла. Я бросилась за ним, но он уже сел в свою машину и умчался в ночь.

***

Лешка впервые приехал домой нетрезвым. Нет, он и раньше позволял себе выпить немного с друзьями, но чтобы вот так… в дымину, шатаясь, с красными глазами — такое случилось впервые. Он ворвался в дом, как ураган, сбив с ног стоящую в прихожей вазу с цветами. Я сидела в своей комнате, читала книгу, когда услышала грохот. Сначала подумала, что это уронили что-то тяжелое, но потом до меня донеслись пьяные выкрики Лешки. Я вздрогнула и выглянула в коридор.

Лешка стоял в центре гостиной, шатаясь и размахивая руками. Перед ним стояли мама и папа, растерянные и испуганные.

— Вы! — кричал Лешка, тыча пальцем в сторону родителей, — вы мне всю жизнь сломали!

Меня затрясло. Он ведь последние недели только об этом и думал. Читал в интернете форумы приемных детей, искал информацию о своей матери, пропадал вечерами. Я знала, чем он занят. А родители… Они старались делать вид, что ничего не происходит, но я видела, как они переживают.

— Лешенька, что ты такое говоришь? — тихо сказала мама, пытаясь подойти к нему, — ты же знаешь, как мы тебя любим…

— Любите? — презрительно фыркнул Лешка, — если бы любили, то не отняли бы меня у мать!

Я похолодела. Значит, он ее нашел. Увидел. Поговорил. И, судя по всему, разговор этот не принес ему ничего хорошего. Оказывается, мамашка Леши — алкоголичка со стажем. Он к ней ездил, в какой-то богом забытый поселок, за триста километров от города. И вместе с ней напился. Мне стало противно от одной этой мысли. Он, наш Лешка, выросший в любви и заботе, опустился до того, чтобы пить с какой-то пьяницей.

— Вы хоть знаете, где она живет? — продолжал кричать Лешка, — в развалюхе, без отопления, без воды! У нее шестеро детей! Шестеро! И все голодные, оборванные!

Он запнулся, всхлипнул и обхватил голову руками.

— Вы… вы… — бормотал он сквозь слезы, — вы забрали меня оттуда! Вы думали, что сделали мне лучше? А что в итоге? Я здесь, в вашей золотой клетке, а она там, в нищете!

— Лешенька, успокойся, — попробовал вразумить его папа, но Лешка и слушать его не хотел.

— Заткнись! — заорал он, — ты вообще молчи! Ты всегда меня терпеть не мог! Ты же хотел сына-спортсмена, а я… Я просто Лешка!

Я никогда не видела папу таким растерянным. Обычно строгий и сдержанный, он сейчас стоял, словно потерянный ребенок, и смотрел на Лешку с ужасом.

— Если бы вы меня из детского дома не забрали, — продолжал Лешка, — то жизнь бы у меня иначе сложилась! Я бы получил квартиру от государства, забрал бы к себе мать и вылечил бы ее! Я бы сделал ее счастливой!

Он плакал и кричал одновременно. Он обвинял родителей во всех своих бедах, во всех своих неудачах. Он говорил, что они украли у него его настоящую жизнь, что они лишили его возможности помочь своей матери.

Вдруг папа схватился за сердце и осел на пол. Мама закричала и бросилась к нему на помощь.

— Папа! — заорала я, — папа, что с тобой?

Лешка, увидев, что отцу плохо, немного протрезвел и тоже подбежал к нему.

— Пап, тебе плохо? — спросил он испуганно, — я… я не хотел…

Мама вызвала скорую. Я держала папу за руку и плакала. А Лешка стоял в стороне, как побитый пес, и смотрел на нас виноватыми глазами.

Скорая приехала быстро. Папу увезли в больницу. Мама поехала с ним. А я осталась дома с Лешкой. Хотела с ним поговорить, но он на контакт не пошел. Я не стала его донимать, думала, что он сделал уже выводы. Но мне только показалось…

***

Через две недели, в день выписки папы из больницы, Лешка собрал свои вещи. Не просто сложил в спортивную сумку пару футболок и джинсы, а тщательно упаковал все свои пожитки в огромный чемодан, как будто собирался в долгое путешествие. Я наблюдала за ним, стоя в дверях его комнаты, и не могла поверить в происходящее.

— Леш, ты куда? — спросила я тихо, хотя и так знала ответ.

Он не ответил, продолжая методично складывать вещи.

— Леш, ну скажи хоть что-нибудь, — взмолилась я, — ты же видишь, что ты делаешь?! Тебе мало того, что из-за твоего скандала папа в больницу попал? Имей совесть!

Он остановился, посмотрел на меня виноватыми глазами и сказал:

— Я должен. Я должен попробовать.

— Что попробовать? — закричала я, — жить с алкоголичкой в развалюхе? Это ты называешь “попробовать”?

— Я должен ей помочь, — твердил он, словно заученную мантру, — я должен ее спасти.

— А кто тебя спасет? — спросила я, — кто спасет нас? Ты видел маму после того, как тебя выписали из больницы? Она места себе не находит. Она каждую ночь плачет в подушку. Ты думаешь, ей легко?

Лешка молчал. В комнату вошла мама.

— Лешенька, — сказала она, дрожащим голосом, — не уезжай. Пожалуйста. Не делай нам больно.

Она подошла к нему и обняла его, крепко прижав к себе.

— Мы тебя любим, сынок, — шептала она, сквозь слезы,— мы тебя вырастили, мы тебя воспитали. Ты же наша семья.

Лешка отстранился от нее и опустил голову.

— Простите, — сказал он, — но я должен…

Он взял чемодан и направился к выходу.

Мама так рыдала, что у меня сердце разрывалось. Я никогда не видела ее такой. Она словно лишилась части себя, словно у нее вырвали живое сердце.Папа, который только-только вернулся из больницы, услышал шум и вышел в коридор. Увидев Лешку с чемоданом, он все понял.

— Леша, ты куда? — спросил он строго.

— Я уезжаю, — ответил Лешка.

— К ней? — уточнил папа.

Лешка кивнул.

— Ты что, совсем с ума сошел? — сорвался папа, — ты же пропадешь с такой мамашей! Она же тебя погубит!

— Это моя жизнь, — огрызнулся Лешка, — и я сам буду решать, как мне ее прожить.

— Ты ничего не понимаешь! — кричал папа, — ты же еще пожалеешь об этом! Леша, не даст она тебе ничего!

Он попытался остановить Лешку, схватил его за руку, но тот вырвался и выбежал из дома. Папа стоял в коридоре, тяжело дыша, и смотрел ему вслед.

— Лешка… — прошептал он, и вдруг схватился за сердце.

Мама закричала и бросилась к нему. Папе снова стало плохо. Его опять увезли на скорой в больницу. Я осталась с мамой. Мы сидели в гостиной, обнявшись, и плакали.

— Почему? — шептала мама, — почему он так с нами поступает? Что мы сделали не так?

Я не знала, что ей ответить. Я тоже не понимала. Я не могла понять, как Лешка мог променять нас на эту женщину, на эту алкоголичку, которая не заслуживала даже его взгляда.

Папа не выкарабкался — помер в ту же ночь. Его сердце не выдержало. Оно просто остановилось. А через три дня ушла и мама. Ее сердце тоже не выдержало.

Я осталась одна. Совсем одна.

***

На похороны братец явился. Он стоял у гроба, опустив голову, и делал вид, что ему тоже больно. Я не выдержала — подошла к нему и плюнула ему в лицо.

— Будь ты проклят! — крикнула я, — из-за тебя они ушли! Из-за тебя!

Как сильно я его любила, так же сильно его теперь ненавижу. Он уничтожил моих родителей. Он лишил меня семьи, он отнял у меня все, что было дорого. Лику я воспитываю сама. Лика очень тяжело переживает уход мамы и папы. Она постоянно плачет и спрашивает, почему их нет. Братец дорогой живет с матерью и потихоньку спивается. Ну, туда ему и дорога. Правду говорят, что усыновление ребенка из детдома — всегда лотерея.

Я стараюсь быть сильной ради сестренки. Я стараюсь заменить ей родителей. Я стараюсь дать ей всю свою любовь и заботу. Но в глубине души я знаю, что никогда не смогу этого сделать. Потому что в моем сердце зияет огромная дыра, которую нечем заполнить. Будь он проклят! Его спасли, его вырастили, а он так поступил с нами…

Автор: Житейские истории