Ей хотелось одновременно плакать и смеяться.
На такси денег уже не осталось – пришлось ждать один автобус, потом другой. Телефон она так и не включила – боялась, что увидит сообщение от мамы, и это все испортит. Хотя, разве можно испортить все больше, чем есть?
По времени мама должна была быть на работе. Но как только Лика повернула ключ в дверях, она тут же распахнулась.
По дороге Лика представляла, как обнимет маму, как попросит у нее прощение, как скажет, что она все знает… Мама, конечно, заплачет, вцепится в нее, скажет, что любит ее и как она боялась, что Лика не вернется. Но мама не плакала и не говорила ничего подобного. Она принялась кричать на Лику и даже замахнулась, чтобы ударить, но в последний момент опустила руку.
– Мама, я…
Но та уже отвернулась и закрылась в ванной.
Через десять минут она вышла – лицо в красных пятнах, но непроницаемое, волосы собраны, домашний халат сменили джинсы и свитер.
– Я на работу, – сухо произнесла она.
Лика ждала, что мама еще что-то скажет, но она даже не смотрела на нее. Глаза щипало. Лика понимала, что нужно что-то сказать, но что – она не знала.
Закрыв за мамой дверь, Лика встала перед зеркалом и долго в него смотрела, изучая по очереди свои глаза, подбородок, высокие скулы и нос с горбинкой. Почему она раньше не замечала, что радужка у нее такая же, как у мамы – зеленая в крапинку, а нижняя губа намного полнее верхней. Наверное, потому, что мама всегда ходила с короткой стрижкой, а у Лики волосы длинные.
Она взяла в руки ножницы и принялась резать. Получалось не очень: на пол падали темные пряди разной длины, ножницы скользили по гладким волосам, соскальзывали и резали криво. Но Лика не останавливалась – резала еще и еще, прихватывая торчащие пряди и вытирая тыльной стороной ладони слезы с лица. Тушь размазалась, но Лике было все равно.
Она включила телефон, и сообщения тут же посыпались одно за другим. От мамы штук тридцать – истеричных, угрожающих, умоляющих. В предпоследнем она писала то, о чем Лика и так уже знала от Данила: про ее отца, про то, что она просто хотела оградить ее, спасти. Лика перечитала это сообщение несколько раз, прежде чем перешла к другой переписке.
Данила написал три сообщения.
Первое: «Как долетела?»
Второе: «Это странно, но я скучаю».
Третье: «Хочу послушать, как ты играешь на скрипке».
Лика ничего не ответила.
Она собрала волосы с пола веником, потом пропылесосила, еще и пол помыла. Нашла еще одну заначку, сходила в магазин и купила фарш и сетку картошки. Молоко забыла, поэтому пришлось идти опять. Потом за луком. Но котлеты получились вкусные, а пюре почти как у мамы.
Оставив обед на плите, она достала из футляра скрипку и два часа занималась без перерыва. Сначала шло туго, но постепенно те навыки, которые она, казалось, уже утратила, вернулись. Ну или почти.
Лика не услышала, как мама пришла, музыка поглотила ее целиком, поэтому она не знала, сколько та стояла на пороге и смотрела на нее. Когда они встретились взглядами, глаза у мамы были мокрые. У Лики тоже.
– Твои волосы, – прошептала мама, подошла к ней и провела ладонью по стриженой голове.
Пальцы у нее дрожали.
– А мне нравится, – ответила Лика и улыбнулась. – Я там обед приготовила, давай, подогрею?
Мама посмотрела на нее долгим испытывающим взглядом. Кивнула.
– Давай.
Лике понравилось, что она больше ничего не стала говорить. И, пока в микроволновке крутилась тарелка, она быстро сделала селфи и, не дав себе время передумать, отправила Данилу.
«Если хочешь послушать, как я играю на скрипке, приезжай. Но я живу далеко, ты помнишь»
Ответ пришел через несколько секунд.
«Куда?»
В груди стало горячо, а тело таким легким, что Лике показалось, что если она сейчас подпрыгнет, то точно взлетит вверх. И до того, как кружение тарелки остановилось, она отправила ему свой адрес…
из интернета