– Учишься хорошо?

– Хорошо. А ты почему раньше не приезжал?

– Далеко отсюда был, на Севере.

– Работал?

– Работал. Ладно, шуруй в свою школу. Опоздаешь.

Ваську распирало от осознания того, что у него, оказывается, есть брат. Взрослый, сильный. Поделиться этой радостью было не с кем, но, выйдя из школы, он не побежал, как обычно, а решительно пошёл по дороге к дому.

– Ты что, страх потерял?

Он обернулся. Мальчишки стояли, усмехаясь. Васька скользнул взглядом вокруг. У сарая лежала палка. Он прыгнул к ней, схватил и беспорядочно замахал перед собой.

– Покaлечу!

– Вот это молодец, брательник. – Борис, усмехаясь, вышел из-за сарая. – Так их. А вы, шкеты, что застыли? Узнаю, кто брата тронул, живьём закопаю.

– Он мне денег должен. – Опасливо сообщил Димка.

– Кому должен, всем прощаю. – Борис сплюнул на землю. – А ты меня, видно, плохо понял. Или хорошо?

Мальчишки попятились. Было что-то опасное, даже хищное в напрягшейся фигуре этого человека, и инстинкт самосохранения не давал им возможности спорить.

– Понял. – Димка зло посмотрел на Васю. – Не будем мы его трогать.

– Вот и молодцы. Идём, Васька.

Борис, как и обещал, прожил у них всего четыре дня. Ел, спал и исправно ходил к школе, так чтобы пацаны издалека видели его высокую фигуру.

А однажды, выйдя после уроков, Вася не увидел брата. Бежал домой, задыхаясь, совсем не потому что гнались. А когда распахнул дверь, понял: уехал. Васька упал на кровать и зарыдал горько и безнадёжно впервые, наверное, за свою небольшую детскую жизнь. И бросился к вернувшейся с работы матери чуть ли не с кулаками.

– Это ты, ты виновата! Ты его прогоняла! Он ушёл, ушёл!

А она не пристрожила, как обычно, а прижала к себе и молча гладила по голове, пока обессиливший от слёз Васька не затих.

* * * * *

– Ты никогда не говорил про брата. – Жена слушала Василия, забыв об экранных страстях.

– Мама рассказала тогда, что в Боре она души не чаяла. После того, как погиб его отец, старалась изо всех сил, чтобы всё у сына было не хуже, чем у других. А он в старших классах связался сперва с дворовой компанией, а потом появились в Бориной жизни люди посерьёзнее. Когда он начал встречаться с девушкой, она очень надеялась на то, что Борис образумится. И дело пошло на лад. Девушка была чуть старше Бори, сирота, жила в том же дворе, только в соседнем доме. Молодые поженились, родился сын…

Василий помолчал.

– Только Бориса всё больше затягивало в тот, другой, мир. Начали появляться в их доме разные люди. А однажды случилось страшное. Соседи слышали крики, и, хотя это была не редкость, но в этот раз кто-то вызвал милицию. Мама, наверное, пощадила меня тогда, не стала рассказывать подробно, что произошло. Но Бориной жены уже не было в живых, а его забрали по подозрению в убийстве. И осудили.

– А мальчик?

– Мне тогда два года было. – Василий Данилович поднял на жену глаза. – Я ещё и не говорил толком. А когда заговорил, начал заикаться. От того ли это случилось или само по себе, неизвестно. Только маме жизни на прежнем месте не стало. Звали её матерью убийцы, каждый норовил едва ли не плюнуть в лицо. Борю лишили родительских прав. Меня она усыновила. Ей помогли сделать документы. По ним отчество у меня такое же, как у Бориса. Мама увезла меня и бабушку, свою мать, в ту самую деревню, чтобы никто ничего не знал. Начала всё с нуля. Только позже я понял, как трудно и больно ей было. Она и меня растила в строгости не потому, что не любила. Боялась очень, что по кривой дорожке пойду, как Борис.

– А с ним что? Где он теперь?

– Борис не лгал тогда в разговоре с матерью, когда приезжал к нам. Позже выяснилось, что он не убивал свою жену, а, как и говорил, пришёл уже тогда, когда она была едва жива. Но он сам привёл этого человека к ним в дом. Поэтому мама и не могла простить его. Его освободили, но он снова вернулся туда уже по другой статье. И возвращался ещё и ещё. Потом однажды просто не вышел, сгорел от болезни в тюремной больнице.

– Вася, мы с тобой столько лет живём вместе, детей вырастили, а я, оказывается, ничего о твоём детстве не знаю.

– Мы разве плохо живём, Маша? Оно и теперь, наверное, говорить не стоило. Это нахлынуло что-то. – Он показал на экран. – Они вон душу разбередили. Мать им не такая. Я помню, как моя мама говорила и боялась. За меня боялась, что не пойму, что матерью звать не буду, что сиротой себя почувствую или стану таким, как мой отец. Я переживал, конечно. И поверить долго не мог. Только потом дошло, что она для меня сделала всё, что смогла. Защитила этой своей строгостью, этим обманом, может быть, от другой большой беды. Поэтому мамой её звать не перестал. И до сих пор, сама знаешь, зову.

– Знаю, Вася. Я всегда удивлялась, какая между вами прямо-таки удивительная связь. Помнишь, раньше, когда она ещё не с нами жила, стоит тебе приболеть, как мама сразу звонила. А если у неё, что не так, ты себе места не находил. Ну что ты расстроился так?

– Не знаю. Может быть, потому что не говорили никогда с ней об этом. И ничего этого я ей не сказал.

– Съездим завтра к ней?

– Съездим. – Василий Данилович встал. – И давай выключим это. Тошно слушать, ей-богу.

* * * * *

– Привет, мам.

С портрета строго смотрела неулыбчивая женщина с твёрдо сжатыми губами. Маша протёрла тёмный мрамор чистой тряпочкой, налила воды и поставила свежие цветы.

Василий коснулся пальцами волос на фотографии, провёл по горькой складочке у губ.

– Ты не тревожься, мама, у нас хорошо всё. Спасибо сказать за это пришёл. А ещё за то, что человеком воспитала. И не сомневайся, долюбила ты меня, как положено, и додала, что могла. А если Бориса вдруг встретишь, мы же не знаем, как там устроено всё, скажи, что я его помню.

Маленькая лесная птичка опустилась вдруг на оградку. Подпрыгнула, чирикнула тонко что-то своё и, сорвавшись с места, скрылась в зелёной листве. Василий Данилович проводил её глазами и улыбнулся.

– Пойдём, Маша. Сказал, что хотел. Думаю, мама услышала. Да и Боря тоже.

Автор Йошкин Дом