Рокотов вообще всегда был принципиальным. Возражений в свой адрес не терпел. Он был умным. И знал это. Правда, с его мнением редко считались, что бесило. Коллеги сторонились Рокотова, отворачивались, как от чумного. Тупая, серая масса. Не больно-то и надо. В итоге, всегда оказывалось так, как он и предполагал.

— Сглазил! – говорили ему, — у тебя язык дурной!

Язык… Просто аналитический дар! Просто надо прислушиваться чаще к умным людям! Рокотов презирал серую массу. Но ведь обидно. За обедом Рокотов рассуждал о работе и злился, что Ирка плохо слушает его – не «внимает» мудрым словам. Такая же тупая, как и все. Он раздражался и начинал дергать жену по поводу и без. Впрочем, поводов было предостаточно.

И вот – гром среди ясного неба – она вдруг начала кричать.

— Заткнись! Ненавижу! Оставь и меня, и людей в покое! – лицо Ирки покраснело, глаза превратились в острые клинки. Она орала и орала, будто режут ее.

Рокотов не выдержал, влепил Ирине пощечину. Говорят, пощечина – лучшее средство от истерик.

Она вся сразу как-то сдулась, обмякла и затихла. Молча поднялась из-за стола, ушла в другую комнату.

Через пару часов Рокотов не вытерпел, постучал по стене: пора пить чай. Ему нравилось пить чай в гостиной, в «зале», как он любил говорить. Перед телевизором. Ирка выкатывала из кухни столик на колесиках. На столике красовался фарфоровый чайник, блюдце с лимонными дольками, сахарница, вазочка с конфетами и поднос с канапе.

Рокотов пил чай под новости. Так вкуснее. Ирка сидела на кресле и ждала, пока муж закончит трапезу. Было в этом что-то дворянское. Изысканное. Потом жена катила столик обратно и долго гремела на кухне посудой. Это раздражало – чашки Рокотов долго искал по комиссионкам. Сервиз «Мальвина». Дорогой. Приятно. А она гремит. Уже две чашки кокнула, раззява.

Тишина. Ирка не реагировала. Рокотов злился. Крикнул. Эта корова молчала. Он поднялся с дивана и ногой распахнул дверь в комнату. Жена лежала на кровати и смотрела в потолок невидящими глазами.

— Эй, корова! Я долго ждать буду? – зарычал Рокотов.

Она никак не реагировала. Она была, как… Мертвая? Мертвая!

— Ира? Иришка, ты что? Ирк-а-а-а-а! – Рокотов страшно закричал, рванул к телефону, вызывать скорую.

Врачи приехали быстро.

— Инсульт, — сухо констатировал молоденький докторишка.

***

Она тяжело выкарабкивалась. Мать Рокотова забрала невестку к себе: мяла ее тело сильными руками, кормила ее с ложечки, учила говорить заново. Почему-то, одушевленные предметы Ира могла проговаривать: корова, коза, собака. А слова «чай», «стол», «дом» у нее не получались.

— Ничего, ничего, — утешала ее Рокотова, — лиха беда – начало. У Машки Сокольниковой, она в пятой квартире живет, еще хлеще было. И ничего, бегает по грядкам, как лошадь. Ты кушай, Ирочка, кушай. Еще ложечку – ам!

Ира не спрашивала о Рокотове, а мать – не говорила. Сын и муж к ним не приходил. Он «любил» родственников издалека. Говорили, что видели его в обществе миловидной дамы. Но мать не сказала невестке об этом. Пусть выздоравливает. Пусть, если что, остается. Им двоим места хватит. Спокойно и нескучно. А Рокотов… Что – Рокотов? Рокотов с возу – Ирке легче!

Автор рассказа: Анна Лебедева