Водитель ошалело смотрел в сторону стремительно удаляющемуся джипу – шеф редко водил сам, предпочитая в пути работать.
Машина, не смотря на всю свою внедорожность, с трудом преодолевала километры старой заросшей грунтовой дороги к деревне. Григорий Львович ехал уже сутки, перекусывая только на заправках. Даже стальное здоровье казалось начало сдавать. Немилосердно хотелось спать. Батарея пустых банок от энергетиков звенела у задних диванов на каждом ухабе, не давая отключится. Наконец, в тусклом свете залитых грязью фар показались первые дома. Вот и знакомый забор, ничуть не поменявшийся за все года. Калитка. Мертвый сад. Скрипучая дверь. Сени. Кровать, накрытая половиком. Он не раздеваясь лег на кровать, пахнущую детством и сразу же уснул.
***
– Дак ушли они, сынок, нет могил, ушли.
– Куда ушли, Клавдия Петровна, куда ушли?
Старушка старательно отводила глаза и только чмокала губами. Руки чесались встряхнуть эту старуху, вытрясти из нее все. Но он с трудом сдерживаясь, все еще выдавливал из себя вежливые слова:
– Вы поймите, я должен их повидать. Это очень важно.
– Рано еще тебе, – скрипнула захлопывающаяся калитка. Во дворе тут же злобно залаял кобель.
Рано еще тебе. Рано… Он понял.
Целый день он бегал между дворами, просил, требовал, угрожал, умолял отвезти его к Двери. Кто помоложе не понимали его, кто постарше – отговаривались или просто молчали.
Только к вечеру, живущий на отшибе дед с трясущимися руками в синих наколках за «пятьтыщ» согласился отвести его к Двери.
Опять по сторонам был темный промокший лес. Снова пронзительно пахло грибами, а над головой серело холодное небо. Все было как тогда, только на этот раз он шел сам. Километр за километром. Он представил, сколько сил стоило деду Семену нести его, семилетнего, на такое расстояние и захотелось взвыть. Как он мог их бросить, забыть… Ведь ничего не вернешь уже, не прижмешься к широкой дедовой груди, не потрешься о теплые мягкие бабушкины руки.
– Туда и уходят. И я уйду. Только городские на кладбище идут. Дураки. – Дед Матвей пробирался по еле заметной тропинке, все дальше уводя в лес. – Тебе то рано ищо. Рано тебе.
– Мне только посмотреть, – соврал Григорий, даже самому себе. – Дед Матвей, а когда не рано будет?
Тот задумался. Прикрыл глаза.
– А сам поймешь. Даже мне, – старик задумчиво пожевал потрескавшимися губами, – рано ищо.
Лес расступился. Глубокий овраг, замшелые крепи и она, Дверь. Абсолютно не изменившаяся. Все такая же крепкая и вечная, как лес вокруг.
Отодвинув с дороги застывшего проводника, Григорий, или уже Гриша, кинулся к двери, оперся об неё руками. Мокрое шершавое дерево. Ржа решетки. Запах подгнившего дерева и мокрого металла. Григорий, молча, стоял опершись о дверь, ожидая того чувства проваливания, как тогда. Ничего не происходило. Он прижался к холодной поверхности ухом, стараясь услышать, есть ли там что-то. Над головой шумели кроны, что-то скрипело, каркнула ворона.
– Деда, баба. Я приехал. Я к вам пришел. Это я, Гриша, откройте, – сначала тихо, потом громче переходя на крик, он стучал в дверь, бил кулаками, толкал. Потом просто сидел опустошенно около двери. Он думал уже разучился плакать, но вспомнил.
– Говорю ж, рано тебе. Придет время, может и откроют.
– А что, могут не открыть?
Дед Матвей промолчал.
– Мне откроют, – Григорий Львович резко утер злые слезы, – МНЕ откроют.
***
Тяжелый бульдозер крушил лес вокруг, экскаватор, рыча и плюясь дымом, раскапывал стену оврага, внутрь которого вела дверь.
Старики стояли за оцеплением рабочих. Многие плакали. Другие что-то кричали, потрясали кулаками. Григорий Львович напряженно грызя ноготь, стоял на подножке бульдозера и всматривался в комья земли, не обращая внимания ни на что.
– А не откроют, – шептал он, – тогда я сам открою.
Разломанная в щепки Дверь лежала в куче рыхлой земли, на дне огромного котлована с торчащими из стенок толстыми порванными корнями деревьев. Около нее сидел человек в дорогом костюме и монотонно пересыпал мокрую землю с жирными дождевыми червяками через пальцы. Помертвевшие лица стариков стояли перед глазами, а шепот, пробившийся даже через грохот и лязг: «Что же ты…» звенел в ушах набатом.
***
– Ну ничего страшного, инсульт вы пережили легко, вовремя подоспела помощь, – профессор, поправив очки, смотрел как суетится персонал, сворачивая аппаратуру, – не всем так везет.
Инсульт. А ведь раньше он даже не знал, что такое болеть. Сначала потянулись простуды. Потом начались проблемы с желудком. А теперь инсульт. Но он так просто не сдастся. Это все сказки, бред. Он еще молодой и сильный. Ему же еще рано!
Медсестра отвела глаза, а профессор раз за разом протирал очки салфеткой, пока Григорий Львович, не мигая, смотрел на снимок.
– Я б порекомендовал вам привести все дела в порядок.
– Сколько? – прохрипел Григорий Львович, накрытый осознанием.
– Месяц, может два.
– Я заплачу. Сколько нужно? Ну чтобы ещё…
Профессор, наконец, надел очки и отрицательно качнул головой: «Примите мои соболезнования».
***
Первые дни он пил. Потом лихорадочно метался по всем городам, где у него могли быть дети. Вроде кого-то нашел. Вроде похожи. Потом оформлял завещания, документы. Продажа бизнеса. Прощальный банкет для самых близких друзей и коллег. Встреча с братом. Познакомился с племянницей. Сходил на могилу матери. Снова больница. Повторный инсульт. Потерянные несколько дней. Отказала левая рука. Он не успевал. Все чаще он смотрел на старое выцветшее фото деда и бабушки. Кремировать его или хоронить? Не то ни другое. Прости, брат – сам.
Снова в лесу ревела и лязгала техника. Строители, краснодеревщики, реставраторы, ландшафтные дизайнеры. Все втихомолку крутили у виска, выслушивая сбивчивые желания заказчика, но делали. Тройной тариф за срочность.
Темный промокший лес вокруг. Серое холодное небо над головой, почерневшие крепи по сторонам и пронзительный запах грибов. Потрескивание костра у палатки позади. Он, с жуткой болью в груди, ступая, падая, хватая ртом воздух, снова вставая, ковылял к Двери, которая в первозданном виде возвышалась всего в нескольких шагах. Вот сейчас он положит руку на шершавые доски и ему откроют. Уже не рано. Он чувствовал – уже пора.
(с)2019
Автор: JackMcGee
