Каждое слово ранило. Словно по обнаженному сердцу хлестали кнутом. Но Лена молчала. Ей нечего было ответить Ольге. Она и сама считала себя виноватой. Нужно было настоять, потребовать, связать, стреножить! Да любыми путями не дать Борису так много работать. Но он казался таким счастливым, когда дарил Лене очередной невозможный букет, так улыбался, лежа с ней на пляже у моря…
В конце концов Сергей увел рыдающую Ольгу, и Лена осталась в квартире одна…
***
Она не обижалась на падчерицу. Понимала, что доля правды есть в ее злых, горьких словах. Жила день за днем, словно продиралась через серый густой кисель. Ни воспоминаний, ни мыслей. Утром на работу. Вечером в одинокую холодную постель, чтобы вскочить по зову будильника и начать новый пустой день. А в выходные можно вообще не вставать… Зачем?
Гостей она не ждет. Телефон обычно молчит. Ольга не появляется… Хотя ее доля в отцовской квартире есть. Но не до этого ей пока, наверное. Пусть все идет как идет. Нет у Лены сил ни на что. Уже три страшных месяца нет.
И вот сегодня система дала сбой. У нее на кухне сидит падчерица. Прячется в утренних тенях, молчит.
Лена поставил перед Ольгой кружку с чаем. «Эрл грей» без сахара. Она запомнила, какой Ольга пьет. По ее, Лениному, мнению — гадость. Пахнет одеколоном каким-то… Но Оле такой нравится.
Та хлебнула из чашки, подняла на Лену глаза.
— Ты помнишь, как я люблю… — то ли удивилась, то ли просто отметила.
Лена кивнула.
— А я вот почти ничего о тебе не знаю… Что ты любишь, чем живешь, какая ты. Озлобилась, вот и не интересовалась. Знаешь, прости меня. Отец с тобой счастлив был, пусть всего три года, но счастлив! А я все поверить не могла, что так бывает.
Лена молчала, слушала, боялась спугнуть это хрупкое откровение.
— Я потому к тебе и пришла, что он тебе верил. Страшно мне, Лена… Сережка под машину попал. Переломался весь. Но врачи хорошие прогнозы дают. А я вот по ночам спать не могу. Извелась вся. Вроде умом понимаю, что обойдется. А сердце дрожит, боится. И поговорить не с кем. Нет у меня подруг. С ума чуть не сошла, от тревоги. А потом о тебе вспомнила. Простишь?
— Не за что прощать, Оля, я ведь все понимаю. — Лена дотронулась до Ольгиной руки, лежащей на скатерти.
Аккуратно, словно до раненой птицы. Боясь испугать, навредить.
— Я знала, что ты поймешь меня… — То ли всхлип, то ли вздох.
И слезы, которые копились, отравляли, мучили, наконец, прорвались наружу. Закапали из Ольгиных глаз на их руки, на белые ромашки, рассыпанные по скатерти.
Лена смотрела на Ольгу и думала: пора бы ей перестать винить себя в том, что Борис любил ее и жил так, как считал нужным. Пора восстать из пепла, чтобы помочь той, которую он любил не меньше — Ольге. Его дочке, так похожей на самого Бориса.
Она пересела к Оле поближе, обняла, прижала к себе и зашептала:
— Все будет хорошо. Врачи не врут. Выздоровеет твой Сережка. Он у тебя молодой, сильный… Вы еще внуков мне подарите. Мы еще порадуемся жизни.
И Ольга успокоилась, затихла. Так они и сидели вдвоем за кухонным столом, пока рассвет набирал силу. Из-за туч даже выглянуло солнышко — редкий гость в вечных ноябрьских сумерках.
Лена думала, что вот она и нащупала причину жить дальше. А Ольга тихо радовалась тому, что едва ли не впервые в жизни у нее, похоже, появился близкий друг. Женщина… Вдвоем им будет легче в этой иногда жестокой и несправедливой жизни.
Автор: Алена С