Городская жительница, она не ведала, что такое жизнь в селе и ей было трудно. Но она знала, что Прасковья права. Главное, что дети живы. В тайне от детей Лидочка плакала по ночам, вспоминая о своем муже Никите, на которого получила похоронку в начале июля 1941 года. А утром она гордо вскидывала голову и, засучив рукава, помогала Прасковье управляться по дому и во дворе.
Вот так и прожили они несколько месяцев – Прасковья и Лида занимались хозяйскими делами, а муж Прасковьи, Михаил, учил детей в школе, а после занимался с Сашей и Лешей, обучая их чтению и письму. Саша пошел в первый класс в станичной школе, а Леше было всего пять лет, но он схватывал буквально на лету, повторяя все за старшим братом.
Иногда, желая побыть вдвоем, Прасковья и Михаил укрывались от чужих глаз в тихой роще за станицей. Там было их излюбленное место. В этой роще Прасковья забывала обо всех печалях, о всех хлопотах и делах. Она чувствовала себя девицей на выданье, ведь именно здесь они с Мишей до свадьбы укрывались от родительских глаз…
***
В сентябре 1942 года случилось то, что больше всего на свете боялись жители станицы – на ухабистой дороге, ведущей через небольшой населенный пункт, появились танки со свастикой. Волна ужаса поднималась в груди у каждого, кто их видел, и только любопытные дети, кажется, не боялись, и норовили вырваться из крепких рук матерей, чтобы поближе разглядеть танки. Всех жителей собрали у сельского совета, а те, кто выкрикивал в адрес врага громкие и гневные речи, были расстреляны на месте… Всего 7 человек…Затем была пламенная речь немецкого командира, который обещал им спокойствие и сохранность жизни в обмен на то, что они будут работать на благо освободителей. Такими они себя считали.
Запуганным людям ничего не оставалось, как подчиниться. Самый главный из фрицев выступил вперед и собрал шестерых мужиков, среди которых был учитель, распустив остальных жителей по домам. Лида и Прасковья со страхом выглядывали из окна хаты на дорогу, ожидая, когда вернется Михаил.
– Чувствует мое сердце – не вернется он, – плакала Паша. – У нас же мужиков раз-два и обчелся. Побоятся оставлять они крепких хлопцев…
Лида молчала, а что она могла ответить? Где найти слова утешения, если у самой в груди сидит боль от потери мужа?
Но вдруг калитка во дворе хлопнула и в хату вошел Михаил. Прасковья кинулась к нему на шею, целуя и приговаривая:
– Жив, жив, родненький мой. Расскажи, зачем вас собирали?
Но Михаил ничего не ответил, он зачерпнул воду ковшом из ведра и жадно пил ее. Затем, отбросив ковш, вышел на улицу. Прасковья бросилась за ним, но Михаил скрылся в саду. Зная своего мужа, она решила унять свое любопытство и подождать, пока он сам не расскажет. И вдруг с соседнего двора послышался вой, затем мимо ее забора пронеслась тетя Дуня, соседка. Прасковья выскочила и увидела Галину, с которой вместе ходят на дойку. Та стояла с каменным лицом, по которому текли слезы.
– Галька, что случилось? Куда тетя Дуня побежала?
– Хлопца своего снимать.
– Откуда? Что с ее сыном? – Прасковья ничего не поняла.
– Вздернули его на веревке. Как и Витьку со Степаном. Да зряшное то дело, не разрешат снять, – покачала она головой.
Прасковья побледнела. Витя, Степан и сын Дуни Гриша были в числе тех шестерых, которых вместе с ее мужем собрали немцы и увели.
– А твой, значит, согласился. Тьфу, – Галя плюнула и грозно сверкнув глазами, развернулась и быстрым шагом пошла к своей хате.
– Кто согласился, на что? – недоумевающе бормотала Прасковья и, не в силах дальше сдерживаться, отправилась в сад чтобы поговорить с мужем. Он сидел на пне и ковырял землю небольшой палочкой.
– Расскажи мне все, Мишенька… Я жена твоя, я знать должна.
– Что ты должна знать? – он поднял на нее глаза, в которых застыли лед и ненависть. – Что муж твой предатель?
– Что ты говоришь, Мишенька? Кого ты предал? – испугалась молодая женщина.
– Для всех я предатель. Да и для тебя тоже им буду. Знаешь, почему я не там болтаюсь на веревке вместе с Гришей, Степкой и Витей? Потому что они не хотели становиться частью вспомогательной полиции, то есть работать на них.
– То есть, ты хочешь сказать, что стал полицаем? – Прасковья попятилась назад.
– У меня было два выхода – или на виселицу, или согласиться. Я выбрал второе, потому что я еще молод, жить хочу. Потому что у меня дети в школе, мне их учить надо. И потому что я хочу сохранить жизнь тебе, Лиде и Сашке с Лёшкой…Так что Иван, я и Игнат согласились. У Игната и Ваньки по трое детей, как оставить их без кормильцев? И лучше тебе не знать, что сделали с нашим председателем, который плюнул в лицо обер- лейтенанта.
Прасковья убежала в хату и бросилась ничком на кровать, громко зарыдав. Лида, которая была умной женщиной, все поняла.
– Он на них работать будет, потому его в живых оставили? – спросила она, погладив Пашу по спине.
– Да… Лидочка, прости, прости!
– Зачем ты у меня прощения просишь? В чем ты виновата? Конечно, в глазах многих Миша стал предателем, но он наверняка это сделал ради семьи и ради учеников. Не убивайся так, поживем и увидим, что из этого получится, – Лида тяжело вздохнула, хотя в душе была буря. Ей предстоит делить кров с полицаем. Но еще вчера этот полицай катал на спине Алешку и учил Сашку рыбачить…
****
Ничего хорошего из этого не вышло. Прасковью презирали, хоть и за глаза, а в лицо сказать боялись, чтобы не вызвать гнева ее мужа. Но она знала об этом и терпела, молчала. Одно она знала – их ждет ужасное будущее, как бы все не обернулось. Даже ее мать и та боялась войти к ней во двор, будто бы вычеркнув семью дочери из своей жизни. Что уж говорить о сестрах, чьи мужья бились на передовой? Родители же Михаила скрылись однажды осенней ночью из станицы, больше их никто не видел. Сына они прокляли еще в тот момент, когда увидели его в форме полицая.
Михаила как подменили, едва он надел на себя черную форму с повязкой. День ото дня он становился более жестоким и Прасковья уже не видела в нем того человека, которого полюбила и с которым миловалась в тихой роще… Она его боялась и начинала тихо ненавидеть. И ненависть росла с каждым убитым жителем станицы, на которого Михаил навел свой курок…
****
В холодный февральский месяц 1943 года Прасковья поняла, что происходит что-то плохое для оккупантов. Они вдруг стали все чаще переговариваться тревожными голосами, все больше нервничал Миша и срывался на Прасковью, пару раз даже ударил ее, что раньше казалось бы абсурдным. Но что хуже всего, он стал плохо относиться к Сашке с Лешкой, порой не давая им даже куска хлеба за малейшую провинность. И вдруг однажды он сел напротив Лидии и произнес:
– Доставай свои цацки, которые из Ленинграда прихватила.
– Нет у меня ничего, – она вцепилась в край стола так, что ее пальцы побелели. Прасковья ахнула от неожиданности. Да, у Лиды были кое-какие украшения – обручальное кольцо, кулон и цепочка от бабушки, которые остались в наследство. Но разве это уж такое большое богатство?
– Я ведь знаю, что есть, – его лицо исказила гримаса злобы. – Или.. Сашка, иди сюда.
Мальчонка подошел к нему и Миша достал нож. Лида испугалась.
– Мишенька, о чем ты говоришь.. – Прасковья подошла к мужу и дотронулась до его руки, но он отшвырнул ее от себя. Лида встала и молча подошла к шкафу. Вытащила оттуда свое добро и швырнула перед ним на стол.
– Ночью уезжаем, – повернувшись к испуганной Прасковье и отпустив Сашу, произнес он. – Собирайся.
– А мы? – тихо спросила Лида, вытирая слезы.
– А вы можете не волноваться, вы остаетесь, вам больше никуда не надо ехать, – он встал и вышел, надев кепку.
– Что он имел ввиду? – спросила Лида жалобно. – Я ничего не понимаю.
– Я чувствую что-то нехорошее. – ответила Прасковья. – Сегодня утром я подслушала разговор Миши с Игнатом. Игнат говорил, что главное, спасти своих баб, а до остальных ему нет дела. В конце концов, что, мол, на работы их отвозят…
– Это значит, что плен, – опустив голову, произнесла Лида.
Прасковья заметалась по хате. Затем, внимательно посмотрев на Сашку с Лешкой и Лиду, взяла себя в руки и четко скомандовала:
– Собрать необходимые вещи, одеться тепло и удобно!
– Что ты задумала, Паша?
– Бежать надо, Лида. Нам на счастье снег пошел, следы наши заметет. Собирайся, живее! Мишки до вечера не будет, он в школу ушел!
Лида и Прасковья быстро стали закидывать в пустые наволочки необходимые вещи. Одну из наволочек Прасковья приспособила для провизии, засунув в нее хлеб, аккуратно поставив чугунок с густой кашей и сверху засыпав несколькими клубнями картошки. Не забыла она и про спички.
– Куда мы, Паша? Мы же увязнем в снегу с детьми и нас быстро найдут.
– Ты в Бога веришь? Знаю, что нет. А я верю. И если он действительно существует, он поможет нам. Я буду идти и говорить молитвы, а ты повторяй за мной. Нам нужно пройти шесть верст, я знаю одно место, где нас никто искать не будет.
– А Миша?
Прасковья промолчала, а потом, глядя на нож, лежавший на полке между чугунками, завернула его в тряпицу и сунула за пазуху.
– Это зачем? Неужели ты мужа своего порешишь? – Лида встрепенулась.
– Это на всякий случай.
– Так куда мы идем?
– Увидишь…
Набросав на бумаге записку для родных, Прасковья вышла из хаты и направилась к дому матери, который стоял неподалеку.
– Что пришла? – спросила ее сестра Лена, которая развешивала вещи во дворе. – Али муженек твой прислал?
– Лена, матери передай записку. И сама прочитай. А объяснять мне некогда, торопиться надо, каждая минута на счету.
Затем она вернулась к себе домой, где ее уже ждали Лида с детьми, сидя у собранных узелков.
Они вышли из хаты, испуганно озираясь по сторонам. Дети все поняли и шагали за ними молча. Пройдя через огород и сад, они спустились к реке и пошли вдоль нее к маленькому мостику, где река сужалась. Пройдя через него, Прасковья с Лидой и детьми вздохнули с облегчением. Тихая березовая роща укрыла их от посторонних глаз, но в лесу их следы было отчетливо видно. Тогда, подняв сломанную ветку, Прасковья пыталась хоть как-то их замести. Наконец они выбрались из леса и пошли вдоль него.
– Замерзли? – спросила Паша детей, те отрицательно покачали головами. – Ну и хорошо. Немного осталось.
– И все же, куда мы идем?
– Мой отец до своей смерти был охотником и часто ходил на зайцев и фазанов. В тридцатом году он вырыл землянку и вместе с отцом Миши они могли тут заночевать. Смотри, тут и река, и поле с посадками. Хочешь рыбачь, а хочешь рыбу уди. Вот в ту землянку и мы отправимся. Даст Бог, мама с сестрами и с детьми сюда придут.
Они дошли до землянки, которая была завалена снегом. Лида и Прасковья стали его разгребать, затем стучать ногами по деревянной дверце, которую приморозило.
– У отца там даже печурка стояла, но мы ее разжигать днем не будем, чтобы дым не было видно.
– А здесь просторно, – спускаясь вниз, заметила Лида.
– Отец мой был мужиком с золотыми руками, эту землянку месяц рыл. Иногда уходил сюда дня на три, мать часто с ним ругалась, да и свекровь моя от радости не плясала, что папа ее мужа баламутил и они тут горилку пили.
– А отчего твой папа умер? – спросила Лида.
– Вроде бы опытный рыбак, но.. в конце сорокового под лед ушел.. – печально ответила Прасковья.
– Прости, что спросила.
– Ничего, Лидочка. Зато смотри, какое наследство нам папа оставил…
В углу ваялись отсыревшие спички и комок соли, там же нашелся кулек пшена, правда, уже с червями.
– Соль нам пригодится, не знаем, сколько тут времени проведем.
– А если Миша сюда придет?
– Давай думать о хорошем, – ответила Паша, но сама этого боялась. Хотя и хранила все же в сердце надежду, что муж позволит ей спастись.
И вдруг раздались голоса. Лида испуганно вскрикнула и прижала к себе детей, отойдя в угол. Паша схватилась за нож и встала посреди землянки. Но тут же облегченно выдохнула, увидев, что в нее входят мать и две сестры – Лена и Таня, а за ними трое племянников: сын Лены Макар, 12 лет от роду, и дети Татьяны – пятилетняя Машенька и трехлетний Семен.
– Здравствуйте, мама, Таня и Лена.. – тихо произнесла Паша.
– И тебе не хворать, – проворчала мама. – Что же ты от своего муженька-полицая сбегла? Неужто в обиду бы дал?
– Не муж он мне больше. Это не мой Мишенька, которого я любила, – горькие слезы текли по лицу Прасковьи.
– Спасибо, что предупредила, – нахмурилась Лена. – Но что будет с другими?
– Я не знаю, – прошептала Паша. – Но я не в силах всех спасти. Я и сейчас не уверена, что Миша сюда не придет. Но это наш единственный шанс спастись. было бы лето, в лесах бы попрятались, да в плавнях.